Через несколько минут он отправился в рейхстаг: в одиннадцать назначено Геббельсу доложить о берлинской художественной выставке.
Пружинисто покачиваясь на носках, Гитлер вошел в свой кабинет, окинул взглядом дымчатую громаду зала, затушеванную сумраком по углам, красно-черное полотнище свисающего флага. Уселся за стол, возбужденно хоркнул: «Ах-р-р, майн гот!»
Жизнь манила восхитительной возможностью быть наконец самим собой, не отказывать себе, любимому цыпленочку (так называла в детстве муттер). Защипало в носу, увлажнились глаза от мимолетного воспоминания.
Гитлер бережно извлек сентиментальную мысль из прошлого, встряхнул се, забросил в резко очерченное будущее — в предгорья Кавказа. Там предстояло набирать силу летней кампании, взахлеб напившись из подземных нефтяных кладовых. Но мысль ослушалась, воровато скользнула в спальню Евы, где сидела с опухшим носом упрямая, глупая, ядовитая женщина. Давно уже никто ему не делал так больно. Три дня назад эта… запустила в него «ефрейтором», как грязной тряпкой на кухне, сегодня вонзила в самый мозг «блицкриг»: ефрейтору с его блицкригом поддали русские сапогом под Москвой…
Адольф нажал и долго не отпускал кнопку звонка по крышкой стола, отрывисто бросил появившемуся Шмундту:
— Пусть войдет.
Геббельс ждал в приемной. Он появился в кабинете, и долгие скользящие шажки цепенеющего человека к первому столу империи подарили возможность Гитлеру еще раз ощутить глубину пропасти между тем далеким ефрейтором и им, фюрером.
— Хайль! — придушенно-вопросительно выронил Геббельс.
Опять появился адъютант, осторожно уведомил:
— Рейхсфюрер Гиммлер.
Гиммлеру надлежало прибыть полчаса спустя.
— Гм? Да, — поднял брови и разрешил Гитлер.
Гиммлер появился на пороге, вскинул в приветствии руку и двинулся к столу.
— Вы явились раньше, Генрих, — недовольно буркнул Гитлер, подав вялые влажные пальцы.
— Я позволил себе подобную бестактность, мой фюрер, имея в виду чрезвычайные и приятные обстоятельства.
— Какие?
— Свежая информация с Кавказа масштабна и внушает доверие. Не ознакомить вас с ней тотчас стало бы моим служебным преступлением.
— Генрих, у вас патологическая страсть к нудным и пышным фразам. Когда-нибудь она вас погубит. Надеюсь, вы дадите доложить партайгеноссе Геббельсу его скромные выводы о выставке?
— О да, мой фюрер.
— Я слушаю, Геббельс, — нетерпеливо подтолкнул Гитлер. Этот интриган Гиммлер умеет заворачивать свои вести в радужную оболочку.
Геббельс придвинулся.
— Мой фюрер, ваше задание выполнено. Я лично занимался подбором картин для берлинской выставки. Шедевры, собранные в Европе, нуждались в тщательном отборе. Это стоило большого труда.