— Мне исполнилось двенадцать лет, когда я получил от мамы вельветовый костюм. Отец уже оставил попытки слепить меня по своему образу и подобию, так что моим воспитанием занималась исключительно мама. В этом костюме я ходил в церковь по воскресеньям и на заседания общества изучения Библии по четвергам. Галстук-бабочку я выбирал сам. Любой из трех.
Но я не ожидал, что она заставит меня надеть костюм на этот чертов день рождения. Я перепробовал все. Пытался урезонить ее. Пригрозил, что не пойду. Даже солгал — сказал ей, что вечеринку отменили, поскольку Кэрол заболела ветрянкой. Но звонок матери Кэрол тут же вывел меня на чистую воду. Ничего не помогло. В принципе я ни в чем не знал отказа, но если уж она чего решила, то всегда доводила дело до конца. К примеру, как-то на Рождество брат отца подарил ей очень даже странную картинку-головоломку. Думаю, с подачи отца. Мама любила собирать эти картинки, я ей в этом помогал, но они считали это занятие пустой тратой времени. Так вот, дядя Том прислал картинку-головоломку из пятисот частей: одна ягода черники в нижнем левом углу на белоснежном прямоугольнике. Отец смеялся до слез: «Посмотрим, как ты справишься с ней, мать». — Он всегда называл ее матерью, когда чувствовал, что шутка удалась, а мама тихо злилась. Так вот, на Рождество, во второй половине дня, она села за специальный столик в своей спальне (они уже спали порознь), на котором собирала картинки-головоломки. Двадцать шестого и двадцать седьмого декабря ленч и обед мы готовили сами, из полуфабрикатов, но утром двадцать восьмого мама продемонстрировала нам готовую картинку. Сфотографировала ее и послала полароидный снимок дяде Тому, который жил в Висконсине. Потом разобрала, сложила в коробку и унесла на чердак. С тех пор прошло два года, и, насколько мне известно, головоломка по-прежнему лежала там. Но мама ее собрала. Мама у меня очень милая, начитанная, с тонким чувством юмора. Она любит животных, всегда подает бродячим аккордеонистам. Ей только нельзя перечить, иначе… она встает на дыбы. И может лягнуть в самое чувствительное место.
А я попытался ей перечить. В четвертый раз начал приводить свои аргументы, перед самым уходом. Галстук-бабочка, как розовый паук, сидел у меня на воротнике, вцепившись в него ножками-резинкой. Пиджак жал под мышками. Она даже заставила меня надеть туфли с квадратными мысами, мою лучшую пару, в которых я ходил только в церковь. Отца не было, он отправился с друзьями в «Голан» промочить горло, а не то он бы не упустил случая пройтись по моему наряду.