Гражданская война в России: Записки белого партизана (Шкуро) - страница 68

Тут я посулил ему еще 100 рублей за услугу.

— Чего же, пиши. Я снесу после смены.

Я написал коротенькую записку жене, в которой сообщил о моем аресте и о том, что мне грозит расстрел в случае, если казаки вступят в бой с большевиками; подателю письма просил выдать 100 рублей награды. Получив записку, жена наградила красноармейца и тотчас бросилась к Слащову, а с ним в мою комнату; на моем столе были раскиданы разные бумаги и карты с отметками; на стене висело мое партизанское знамя — волчья голова на черном поле[91]. Поспешно попрятали все это. Вдруг входит казак в бурке.

— Кони поданы для полковника и господ офицеров!

Жена к нему:

— Скачи скорее в отряд! Скажи: полковник арестован… Чтоб казаки спешно разошлись по станицам… Когда полковник освободится, он вас снова соберет.

Казак ускакал. Тем временем ко мне явился комиссар Илешенин с нарядом красноармейцев и потребовал, чтобы я следовал за ним для присутствия при обыске у меня в «Гранд-Отеле». Обыск, как у меня, так и у жены, конечно, оказался безрезультатным. Уходя, «товарищи» выставили караул у комнат моей жены.

Ночевал я под арестом в здании Совдепа и опять подслушивал. Происходили ночное заседание и допрос пленных офицера и казака, выехавших на разведку и захваченных красноармейским патрулем. Офицер оказался не дураком.

— Позвольте, — доказывал он, — на каком основании нас схватили и теперь держат тут под арестом? Полковник Шкуро приказал нам собраться в станицу Кисловодскую, где мы пройдем недельное обучение, а потом будем отправлены под Ростов сражаться с германцами.

Пленный казак вторил своему офицеру. В Совдепе начались прения. Многие члены нападали на Тюленева, доказывая, что он своей ненавистью к офицерам доведет дело до гражданской войны на Кавказе. Требовали моего освобождения. После горячих дебатов постановили послать депутацию для переговоров с казачьим отрядом, придав к ней обоих пленных. Меня же решено было отпустить домой, но оставив на всякий случай наружных часовых у занимаемых мною и женой комнат. Утром меня опять потребовали в Совдеп: оказывается, случилась история со вчерашней депутацией. Ночью один из большевистских патрулей наткнулся на бивак казачьего отряда и открыл по нему стрельбу. Казаки ответили тем же. В это время подъезжала депутация и также попала под обстрел. Пользуясь суматохой, оба пленных удрали. Вместо них большевики поймали двух других казаков; один из них, совсем еще молодой казачишка, оказался набитым дураком и чуть не сгубил меня. На допросе он показал, что, мол, полковник Шкуро «нас гарнизовал, чтоб большевикам шеи свернуть; что у большевиков возьмем, то наше и по 1000 карбованцев жалования обещал». Впечатление убийственное. На мое счастье, Тюленев не присутствовал на этом заседании. Он уехал вместе с самыми завзятыми коммунистами на съезд в Моздок, откуда ему уже не суждено было вернуться. Если бы он был тут, меня бы немедленно расстреляли.