Райн едва не поперхнулся.
– Одним словом, не ври мне,
ладно? Можешь не договаривать, но не ври.
Алекс кивнул.
– Славно. Так чего ты мечешься?
Не врать.
– Устал. – Алекс тянул время. –
Зверски. Сплю по два часа в день... Если повезет. Работа, Брисбен – надоели до
чертиков. Всё складно, но ничего не хочется.
– Хм.
– Не волнуйся, аналитика я уже
навещал.
– Вот теперь и впрямь пора
волноваться!
Райн проигнорировал сарказм: –
Похоже, ты был прав еще десять лет назад. Я просто не знаю, куда себя деть.
– Вот как. Десять лет – вариант
не на «отлично», но неплохо, неплохо... Перейдем к недоговоркам?
«Не врать».
Алекс пошарил в кармане джинсов и
вытащил наружу длинный, измятый конверт. Повернул его так, чтобы в свете
фонарей Тэйси сумел различить красивый почерк отправителя и марки.
– Пришло пару дней назад. У меня,
оказывается, есть родня в Англии.
– Не удивлен. Твоя мама с
Корнуолла, если не ошибаюсь. Зачитаешь?
– Давай лучше сам. Может,
заметишь что-то интересное.
– А что интересного заметил ты?
– Женщина, написавшая письмо...
подожди минуту. – Алекс вытряхнул содержимое конверта на колено и по салону
ударной волной разошелся цветочный аромат.
– Фиалка? – Рон потянул носом. –
Как старомодно.
– Даме вот-вот стукнет сотня. Не
шучу.
– Да я гожусь ей в сыновья! С
натягом.
– Она вырастила мою мать. Которая
приходилась ей... – Райн нетерпеливо заглянул в письмо, – внучатой племянницей.
Еще у меня есть брат и две сестры, тоже седьмая вода на киселе. Новоиспеченная
тетушка... Каталина Реджина Рейнфилд Чесбери туманно намекнула, что не слишком
по-доброму рассталась с моими родителями, но при этом не сомневается, что я о
ней знаю. Пригласила на свой юбилей. – Алекс раздраженно сложил письмо. –
Никогда даже имени не слышал.
– Поэтому ты сегодня ездил к
отцу?
– Да.
– Телефон, кстати, уже изобрели.
– Хотелось развеяться.
– Развеялся?
Алекс уныло посмотрел в окно.
* * *
Штат Квинсленд, Мэриборо
(пять
часов назад)
Тихо задребезжало стекло.
Джеральд Райн плеснул виски в
стакан и сжал его, опасаясь выронить. Затем медленно поднес к губам и одним
махом влил содержимое в горло – глаза посветлели, словно лампочки, ненадолго
подключенные в сеть. Джеральд недовольно покосился на прикрытую дверь. К
счастью, сиделка ничего не слышала. Он всё чаще жалел, что дожил до этой
приторной опеки; впрочем, он сожалел о многом. Ему до смерти надоело прятаться
по углам, лишь бы не заметил нежный цербер в белом передничке, не оставивший в
доме жидкостей крепче сердечных капель. Тем более, проклятое сердце всё равно
ныло так, что уж лучше бы его не было вовсе.