Элизабет быстро покончила с ванной и угнездилась в кресле перед крошечным камином.
Эйта взяла расческу и занялась утомительной работой — расчесыванием мокрых волос Элизабет.
— Позвольте мне самой. Мои волосы просто кошмарные, — сказала Элизабет.
— Вздор, — пробормотала Эйта. — Мне совсем не трудно.
И тут у Элизабет вырвался вопрос, который не дерзнул бы задать ни один член секретного клуба Эйты: — Что случилось с вашей рукой? — Элиза тут же спохватилась. — Простите меня. Я не должна была… — Мой муж питал отвращение к музыке. — Эйта замолчала, ее старое лицо вытянулось. — А я никогда не умела хорошо играть.
Это был тот редчайший случай, когда вдовствующая герцогиня признавалась в своем недостатке. Элизабет повернулась в кресле, чтобы видеть лицо Эйты.
— Я играла на фортепиано. Но моей истинной любовью была арфа.
— Я помню, вы что-то говорили об этом. Когда мы были в Корнуолле.
— Это очень трудный инструмент. Когда на нем плохо играют, он производит совсем не божественные звуки.
— Вы не должны рассказывать мне эту историю, — прошептала Элизабет.
— Нет, я хочу кому-нибудь рассказать ее. Знаете, я ни кому об этом не рассказывала.
Элизабет молча кивнула.
— Мой муж, дед Люка, обладал дьявольским темпераментом, как и большинство Хелстонов. Но за этим крылось нечто большее, — тихо добавила она. — Я никогда не была покладистой. Я никогда не шла на примирение. И герцог был таким же.
Элизабет накрыла изуродованную ладонь Эйты своей рукой.
— После того как Джон Браун оставил меня в Шотландии, мне тогда было шестнадцать, я настолько рассвирепела, что согласилась, несмотря на дурные предчувствия, на блистательную партию, которую устроили мне родители еще до нашей поездки в горы. Это было глупо. Герцог не хотел ничего, кроме больших денег, которые я принесла в приданое.
— Он причинил вам боль, — пробормотала Элизабет.
— Говорю вам, у него был необузданный темперамент. — Эйта устремила взгляд черных как ночь очей на Элизабет, у которой буквально все волосы на голове встали дыбом. — После того как в первый раз услышал мою игру, он запретил мне впредь прикасаться к инструменту, однако вскоре обнаружил, что я тайком играю. — Эйта посмотрела на свою изуродованную руку. — Он пришел в ярость и разбил арфу. Мои пальцы оказались в ловушке и были сломаны. Хирурга не позвали. И поэтому…
— Ах, Эйта — прошептала Элизабет.
Они обе погрузились в затянувшуюся паузу.
— Элизабет, — тихо сказала Эйта, — я должна признаться. — Я думала, что вы выходите замуж за генерала Пимма, и радовалась, потому что иногда замечала мрачное выражение в глазах Мэннинга. Такое же выражение было и в глазах моего давно умершего мужа. Вплоть до сегодняшнего дня я боялась, что Роуленд такой же бессердечный мерзавец, как и мой муж. А что Пимм? Ну, он немного суров и самодоволен, но по крайней мере продемонстрировал слепую любовь к вам и преданность. Однако я могу ошибаться. Я ошибаюсь? Мы все ошибаемся?