«Почему я не дятел?» — подумал Жоржик, грустным взглядом следя за легким полетом птицы.
«Почему у меня нет крыльев? Я бы каждый день облетал весь лес… Взлетал бы на его мохнатые верхушки и оттуда пел бы ему „песнь любви“»…
Жоржик замечтался, заслушался чириканием разноцветных птиц и опоздал к обеду. В лагере была тревога… Дядьку Щербакова послали на поиски на берег Волги, Зимин бесплодно блуждал и аукал по лесу…
— Где ты был? — подходя, строго спросил подполковник Соловьев.
— В лесу, — тихо ответил Жоржик,
— Что ты там долго делал?
— Смотрел на деревья… на дятла…
— Сам ты дятел, — гневно сказал Владимир Федорович, и вынув из кармана большие серебряные часы, добавил: — Ты опоздал на полтора часа… Иди в кухню и попроси эконома накормить тебя… Дятел!
С понурой головой Жоржик направился в сторону кухни, и до его слуха долетели последние слова разгневанного воспитателя: — Передай эконому, что твое сладкое съел дятел.
Горечь обиды овладела Жоржиком. Он не мог понять, за что он наказан без сладкого, ведь он не сделал ничего плохого, он не виноват, что любит цветы, лес, птиц, и свернув в березовую аллею, ведущую к кухне, он презрительно подумал: — Ну что может понять «петух» с его петушиными мозгами.
В кухне его встретил всегда приветливый и ласковый Федор Алексеевич Дивногорский, эконом корпуса. Худенький, с круглой седеющей по краям бородой, с лучистыми добрыми глазами, он всегда напоминал Жоржику какого-то святого, образ которого он видел в раннем детстве в маленькой церковке — в Саратове. В старших классах корпуса он много раз старался разгадать тайну его жизни. Почему он эконом, а не архиерей? Почему в жизни он избрал такой скользкий полный соблазна путь? Почему у него всегда такие виноватые глаза, когда кадеты травят его за постный гороховый суп и рыбные котлеты? Почему от выкриков — «жулик», «вор» — он делается каким-то маленьким и забитым?
Поздняя краска стыда заливает сейчас лицо Брагина, когда он вспоминает слабые, уже истлевшие в памяти контуры эконома Дивногорского, отдавшего кадетам 23 года своей жизни и умершего в крайней бедности.
— Ну, гуляка, наверно проголодался? — обняв Жоржика, спросил эконом.
— Владимир Федорович просил накормить меня, — сухо ответил Жоржик, еще не остывший от горечи обиды.
— Садись… садись сюда, — засуетился эконом, убирая с своего стола папки с бумагами. Через минуту он сам принес Жоржику тарелку супу с клецками, рагу из барашка и двойную порцию шоколадного крема. Он сел напротив Жоржика и наблюдал, как он с аппетитом съел суп и обгладывал мягкие косточки молодого барашка.