Он прыгнул на Сиплого и схватил обеими руками его за горло.
Отчаянный, нечеловеческий вой перекрыл шум колес.
Вагон швырнуло, и оба борющихся грохнулись на насыпь.
Почти одновременно прогремел выстрел, и из проходившего над их головами вагона выпрыгнула тень.
— Встать! — прозвучал голос Пантелеймона Кондратьевича. — Стрелять буду!
Все остальное произошло гораздо быстрее, чем можно рассказать. Один из дерущихся вскочил, ударил плечом Пантелеймона Кондратьевича в грудь, взвизгнул и, уцепившись за поручни вагона, исчез. Точно его и не было.
В мозгу Пантелеймона Кондратьевича запечатлелись освещенные луной резкие черты лица, белая папаха.
Сразу наступила почти полная тишина, нарушаемая лишь затихающим ритмичным стуком колес. Холодно поблескивали в темноте стальные полоски рельс, над которыми вдали горел красный огонь хвостового вагона. Тихо гудели телеграфные провода.
Выбежав на железнодорожное полотно, Пантелеймон Кондратьевич поднял к небу маузер и дал три выстрела — сигнал к остановке поезда. Но то ли машинист не слышал, то ли поездная бригада не поняла сигнала. Поезд даже не замедлил хода. Красный огонек делался все меньше и меньше.
— Тьфу, ну и чертовщина! — вслух сказал Пантелеймон Кондратьевич. — И понадобилось мне прыгать.
Он смотрел, как потухает вдали красная искорка, и беспощадно ругал себя за опрометчивость. Ему никак нельзя было отставать от поезда. В Каршах его ждало сверхважное дело.
Сегодня Пантелеймон Кондратьевич испытал уже не менее удивительное приключение. На рассвете в сопровождении конников он проезжал по улице полуразрушенного песчаными бурями и нищетой степного кишлака, лежащего верстах в двадцати от железной дороги. Внезапно из ворот сравнительно большого дома с криком «Спасите!» выбежала молодая женщина, в которой Пантелеймон Кондратьевич с удивлением признал комсомолку Жаннат. Ни слова не говоря, он вынул ногу из стремени, дал его Жаннат и помог ей сесть позади себя на лошадиный круп. Из путаных слов молодой женщины он узнал, что случилось. В заброшенном соседнем дворе обнаружили еще не остывший, залитый кровью труп зверски зарезанного Ташмухамедова. Дело это казалось Пантелеймону Кондратьевичу настолько серьезным, что он решил расследовать его лично. Но когда он приехал на маленькую станцию и узнал из разговоров по прямому проводу об эшелонах со снарядами и о знамениях «страшного суда», то сразу же принял решение ехать в Карши.
Поручив комэску Сухорученко доставить Жаннат в Бухару, он сам воспользовался первым шедшим на юг составом.
Пантелеймон Кондратьевич рассчитывал в середине ночи быть на месте. Увидев сцепившиеся тела, летящие под откос, он не стал рассуждать, а бросился, как ему казалось, спасать от смертельной опасности человека.