— Эк его разбирает! — вырвалось у кого-то.
Бумага представляла несомненный интерес. Одно соседство ее в бумажнике с фунтами стерлингов говорило о многом. Да и человека, у которого ее нашли, задержали при обстоятельствах явно необычайных.
После обеда в бекском дворце Сухорученко приказал «прочесать» все улочки и дворы города. Он все еще надеялся найти если не самого Энвера, то кого-нибудь из его людей.
Внезапно затрещали выстрелы. Стреляли сидевшие в глинобитных постройках сарбазы. Но сопротивлялись они недолго, вскочили на коней и по задам за заборами исчезли. Сухорученко рассвирепел.
— Изъять оружие, патроны! — приказал он.
Пять часов шло прочесывание. Бойцы вели себя сдержанно, никого не трогали, по без скандалов не обошлось, и свирепел Сухорученко все больше и больше. Сердито кричали женщины, ребятишки, отчаянно лаяли собаки, хлопали калитки, бренчали засовы. Горожане держались с достоинством, разговаривали с командиром с важностью, медленно, веско, хотя по всему видно было, что напуганы они до чрезвычайности. Детишки с лицами, покрытыми язвами и болячками, бегали, несмотря на холодный ветер, в чем мать родила. Как галчата, они кружились около бойцов, выпрашивая сухари.
На все вопросы кабадианцы отвечали полным отрицанием: «Энвер не приезжал, ни о каких винтовках и патронах мы не слышали. Мы и не воины. Кабадиан — святое место, откуда у нас оружие?» И они кивали на видневшиеся со всех улиц и дворов купола кабадианского мазара, куда даже у Сухорученко хватило соображения не пускать бойцов, чтобы не оскорблять чувств верующих. Множество стариков толпилось понурив головы около приземистых со стрельчатой аркой ворот святыни. Вся одежда у них состояла из очень старых, разлохматившихся халатов домотканой грубой шерсти, с заплатами и дырками. Почти ни у кого Сухорученко не видел сапог.
Проезжая мимо толпы стариков, Сухорученко даже перестал материться и только спросил:
— Чего они тут на ветру мерзнут?
Тихий голос не без досады проговорил довольно чисто по-русски:
— Мир подобен караван-сараю. В одни его ворота входят терпеливые, через другие выходят в мир иной.
— Короче!
— Умер ишан кабадианский Фарукбей-ходжа, святой жизни человек. А это собрались его верные ученики — мюриды проводить на кладбище.
— Царство ему небесное, — проворчал Сухорученко и поскакал в соседние махалля наводить порядок. — Старых песочников не беспокоить! — распорядился он.
«Терпением отличались пророки, — говорится в назидательной книге — уставе дервишского ордена кабадиан, — терпение отворяет ворота твоих желаний. От тех ворот нет других ключей, кроме терпения».