Энвербей въехал в толпу галдящих степняков, солидно подбоченившись, лихо заломив свою шапку. Он не смотрел на людей, на толпу. Он смотрел прямо перед собой, придав лицу выражение непреклонной решимости и величия.
Тысячные толпы локайцев, собравшиеся в лощине на окраине кишлака Караменды, продолжали шуметь. Никто не обратил внимания на приезд Энвербея и его спутников. Мало ли народу приехало на племенной сход, созванный старейшинами Локая. Все кричали, все были разгорячены, даже разъярены. Толпа сгрудилась в одном краю лощины, и живая масса тел, облаченных в толстые ватные халаты, двигалась в столбах пыли то вперед, то назад. Сам не заметив как, Энвербей попал в самую гущу, и его с конем закружили в человеческом водовороте. Спутники зятя халифа безуспешно пытались пробиться к нему. У Энвербея закружилась голова. Он ужаснулся, что его могут стянуть с коня, затоптать. Отчаянные усилия понадобились ему, чтобы удержаться в седле.
Внезапно толпа раздалась с воплями: «Вор! Конокрад! Блудня!» По небольшому проходу ехали богато одетые всадники. Прежде всего Энвербею бросилась в глаза живописная бородатая физиономия, хитрые прищуренные глаза.
— Ибрагим! Ибрагим! — орали в толпе.
Подняв руку, Ибрагим остановил коня и хрипло прокричал:
— Знамение! Знамение будет! Война! Газават!
Со всех сторон напирали возбужденные краснолицые локайцы. Они вопили, перебивая друг друга:
— С кем ты воюешь, Ибрагимбек?
— На кого ты поднял оружие?
— Против большевиков? Против тех, кто прогнал в два дня царя, скинул всемогущего эмира бухарского с престола?!
— Безумец ты!
— Ты хочешь погубить локайское племя!
Они все шумели, кричали. Не умевший красно говорить Ибрагим только пыхтел, багровый, потный. Вместо слов изо рта у него вырвалось глухое ворчание. Он продолжал повторять: «Знамение будет! Знамение будет!» Налитыми кровью глазами он поглядывал по сторонам с тревогой и ожиданием. Из толпы раздавались возгласы:
— Вор он, ему болтаться на виселице, а у нас дети, жены!
Расталкивая теснившихся людей, в круг вышли старейшины. Один из них, согбенный, старый, прокричал:
— Масляхат родовых вождей порешил: пусть Ибрагим едет к себе домой, пусть каждое селение даст ему по одному барану! Пусть живет в своей юрте и молчит. Довольно ему разбойничать. Хватит ему наворованного до самой смерти.
Осипшего, посиневшего от крика Ибрагима стащили с коня. Кучей тряпья он лежал на голой земле в соре, навозе и сипел, посеревший от страха.
Его помощник Абдусаттар Безносый крикнул:
— Он согласен… пишите ухданаме — договор. — Голос у него дрожал.