Король отвернулся от церкви, которую создал своими руками? И от ее чад?..
Снова, как в Хэтфилде, на меня дохнуло смертью.
– Король, мой отец? Он болен?
На лице сестры слабая, но ликующая улыбка.
– Здоров, как никогда, сестрица! Ибо теперь его душа спокойна, впервые с тех пор, как он расторг благословенный союз с моей матерью!
Я набрала в грудь воздуха и пересилила гнев.
– Простите, мадам, но всем известно, что брак короля и был причиной его душевных страданий. Библия говорит: «Если кто возьмет жену брата своего, это гнусно», и мой отец снизошел к вашей матери только из жалости к ее вдовству.
Странная радость Марии померкла, словно зимнее солнце. Теперь был ее черед гневаться.
– Поостерегитесь, леди, подобных разговоров – времена меняются!
Угроза была недвусмысленной. Но тут ее настроение вновь изменилось.
– Довольно хмуриться! Не бойтесь, дорогая сестрица! Вы еще дитя, никто не станет карать вас за гнусные ереси и ошибки прошлого!
Ветер изменил направление; снова проглянуло зимнее солнце.
– Впрочем, вы уже не дитя! Взрослая женщина! – Постное личико изобразило улыбку, которая у любой другой женщины означала бы подвох. Словно маленькое суденышко при смене галса, Мария вдруг сделалась резва, даже развязна. – А что вы думаете о замужестве, сударыня? Девица ваших лет должна каждый вечер досаждать святой Винифриде, покровительнице дев, просьбами послать ей красавчика муженька!
Муженька? Мужа?
Господи Боже мой!
Куда ее теперь занесло?
Легкий топот бегущих ног, девичий вскрик в пустом, коридоре эхом, прозвучали в моем мозгу.
Замужество?
«Берегись!» – шепнула я себе, напрягаясь для ответного удара. Укол за укол.
– Девица вольна мечтать, миледи Мария, если она свободна в своем выборе. Однако моей рукой, как и вашей, распоряжается отец, наше же дело – покоряться. А поскольку вы, сестрица, старше, то, конечно, и ваша свадьба будет раньше.
Touche![10] – укол был настолько болезненным, что я сама устыдилась своей жестокости. Плотно сжатые губы скривились и задрожали, непрошеные слезы выступили в уголках болотно-бурых глаз.
– Да, сестренка, легко вам меня дразнить – ведь я уже отчаялась! Я давно поняла, что король в своей мудрости решил оставить меня незамужней – несчастнейшей леди во всем христианском мире!
В толпе придворных никто не осмелился открыть рот, все затаили дыхание. Мне стало безумно жалко Марию, я виновато принялась подыскивать слова утешения.
– Даже самый долгий день когда-нибудь кончается, сестрица. Быть может, вы очень скоро выйдете замуж, и, уж конечно, гораздо раньше меня!
Однако Мария была горда, как все Тюдоры. Она не хотела ничьей жалости, а уж моей – тем более.