Тем временем первый поцелуй Алекса перешел в другой, в третий… Все его поцелуи обладали вкусом мяты и голода… ненасытной жажды ласкать и принимать ласки, обнимать и быть обнятым. Он обращался с губами Риган как с самым драгоценным сокровищем, упиваясь ими так, словно никогда прежде ему еще не доводилось иметь дело с золотом такой высокой пробы, словно всю свою жизнь он пытался найти именно ее.
У Риган мелькнуло видение: сильный заботливый рыцарь, покоряющий свою даму сердца. Это привело ее в неописуемый ужас. Она ведь закоренелая феминистка. Умом она без труда понимает, что быть покоренной — это ненормально, безответственно и просто глупо.
Алекс любит свою Гвен. Это ей хорошо известно. Он очень страдает, и этот требовательный взрыв голода к ней самой не имеет никакого отношения. Одиночество, тоска на сердце способны причинить невыносимую боль. И в настоящий момент Алексу просто нужен кто-то, кто смог бы разделить эту боль.
Все эти предостерегающие рассуждения прозвучали у Риган в голове.
А тело ее помимо воли жаждало иного: никогда прежде она не желала так сильно мужчину.
Риган дрожала, точно ей только что пришлось пережить кораблекрушение. Она слышала свое дыхание. Дыхание Алекса. Такое же хриплое, прерывистое.
Вдруг он произнес:
— Риган, я прошу прощения. Не знаю, как это получилось, но, клянусь, я и в мыслях не имел…
— Не сомневаюсь в этом. Мы хорошо провели время, не так ли? Успели подружиться. А потом на мгновение на нас нашло какое-то затмение. Ты перенес большую утрату. Неудивительно, что тебе на минуту потребовалось на кого-то опереться. — Очень мягкое выражение для жарких, страстных поцелуев. Но они оба с готовностью проглотят эту ложь. — Не переживай. Ничего страшного не произошло.
Алекс вцепился себе в волосы.
— Не знаю, какой бес вселился в меня… Риган всегда были больше по душе прямота и решительность.
— Прекрати ругать себя из-за пустяков, дурачина. Мы уступили зову природы. Никакого преступления в этом нет, так что не из-за чего переживать. Возвращайся домой. Выспись. Уже два часа ночи, черт побери.
Она выставила гостя за дверь — успев заметить появившуюся у него на лице улыбку. Вероятно, Алекса еще никогда не называли дурачиной.
Придя к себе в спальню, Риган выключила верхний свет и начала раздеваться, с грустью отметив, что в комнате у нее жуткий беспорядок. Она никогда не была робкой, застенчивой барышней и никогда ею не станет. Ей нравилось все яркое, вызывающее, причем не только в людях. Об этом свидетельствовал и интерьер ее квартиры. Так, стены своей спальни Риган размалевала краской изумрудно-зеленых тонов с атласной синевой и ярко-желтыми вспышками. Все, кроме постельного белья, она приобрела на распродажах, и в комнате царил дух цыганского табора. Выкладывать полную стоимость за какую-либо вещь было не в правилах Риган. Ее собственный вкус — точнее, отсутствие такого — устраивал ее полностью, а до мнения остальных людей ей нет никакого дела! Здесь была ее гавань, ее убежище!..