Теперь она была согласна довольствоваться меньшим.
Но просила она большего. Не ради себя. Ради него.
Он должен отринуть от себя свое прошлое прежде, чем станет полноценным человеком, способным жить и наслаждаться праздником жизни. Спросила, готов ли он к этому. Она не была уверена, что готов. Но молилась, чтобы он был готов.
Макаллистер шагнул к ней, в его глазах горел огонь.
— Я не уверен, — начал он мягко, — что готов провести День матери с твоими. — Он нежно обнял Стефани обеими руками, и ее сердце заколотилось. — Они кажутся мне такими непогрешимыми, семейство Редфордов… — Он крепко прижал ее к себе. — Это нелегко, — пробормотал он, — быть все время с людьми, которые так безупречны.
— Ну, они не так уж безупречны. — Стефани обнаружила, что ей трудно дышать: она была прижата к его груди, он целовал ее макушку, а его руки скользили вверх-вниз по ее спине. — Моя тетушка Пру имеет обыкновение немного перебирать за столом и становится чересчур кокетливой на вечеринках. Мой дядя Херб ужасный зануда, и как начнет говорить — его не остановишь. У папы совершенно нет чувства времени, и поэтому он везде опаздывает. Мама безбожно балует всех внуков. Две мои бабушки воюют с незапамятных времен из-за какой-то ерунды, а что это — обе уже сами не помнят.
— Как я и говорил, — губы Макаллистера приблизились к ее губам, — идеальная семья. — Прикосновение его губ было просто убийственным, каждая клеточка ее тела взмолилась о настоящем горячем поцелуе. И как только она открыла рот, чтобы попросить его, он исполнил ее немую просьбу. О, Стефани никогда и не подозревала, что язык предназначен для таких восхитительных целей. Но она отдалась его умелому соблазнению.
Когда наконец он позволил ей вздохнуть, она прошептала:
— О, Макаллистер…
Он улыбнулся в ответ и ехидно произнес:
— Мне кажется, тебе пора начать называть меня по имени.
Она пригладила его волосы, любуясь их густотой и гладкостью. Глядела на него как во сне.
— Деймиан. Красивое имя. Хорошее имя. Что оно значит?
— Оно значит «Тот, кто усмиряет». Хотя в твоем случае, — он поцеловал ее в носик, — у меня это не очень-то получилось, правда?
Положив ладони ему на грудь, она пробормотала:
— Знаешь, ты ошибался кое в чем.
— И что же это? — Он прикоснулся губами к последней не растаявшей снежинке в ее волосах.
— Ты сказал, что люди делятся секретами, но это ничего не меняет. Но когда ты рассказал мне о… своем детстве… это помогло мне понять, почему ты такой, какой есть.
Он слегка напрягся.
— И какой же я? — В его тоне была настороженность.
— Ты вырос без любви. Возможно, твоя мать любила тебя… наверняка любила, но она умерла так рано, что памяти об этом у тебя не осталось. От отца, — ее голос стал мрачным, — ты видел только ненависть. Ребенком ты наверняка очень хотел любви… хотел не только получать ее, но и дарить. Я уверена, ты пытался дарить ее, по крайней мере, сначала, но твой отец отвергал ее. Ты так и вырос с этой любовью, запертой внутри. — Стефани заколебалась на мгновение, но решилась и торопливо продолжила: — И вот теперь, я думаю, ты боишься предложить свою любовь, в страхе, что ее снова отвергнут.