Фреди Златоуст уверял меня, что, едва оправившись от болезни, я немедленно простужусь в эту слякоть, если останусь на улице, что я вовсе не обязан первым кидаться Эдгару на шею, я даже могу ни слова не говорить о том, что пришел только из-за него, из-за Фреди, и что ему, Фреди, в конце концов надоело, что его друзья ссорятся из-за ерунды. И таким образом он меня убедил. Тут еще важную роль сыграло то, что я никогда у Эдгара не бывал. Иной раз я делаюсь очень любопытным.
Мы вошли в тесный дворик — такие в Старой Риге на каждом шагу. Под аркой ворот было наставлено с десяток мусорных контейнеров, вокруг которых, истошно мяукая и цапаясь между собой, хлопотали кошки. Через двор была протянута веревка с бельем, которое не сохло на ней, а скорей полоскалось в мокром снегу. Приоткрытые окна изливали запахи пищи, а какой-то парнишка занудно долбил мячом в брандмауер.
Фреди тут ориентировался словно давний жилец. Пнул ногой какую-то дверь, а когда оказалось, что она заперта, саданул по ней пару раз кулаком.
— Иди сюда смелей! — окликнул он меня, когда я поотстал. — Еще подумают, что я пришел тырить белье.
За дверью чем-то погромыхали, затем раздался пропитой голос:
— Чего лупишь! Кто там?
— К Эдгару! — рявкнул в ответ Фреди.
Дверь приоткрылась. На пороге появился мужчина с давно не бритым лицом. Он недоверчиво разглядывал нас, потом заправил рубашку в брюки и нелюбезно сказал, даже скорее проорал:
— На кой он вам сдался?
— Учебники ему принесли.
По лицу мужчины было видно, что ему охота послать незваных гостей куда подальше. Но он махнул рукой и пробормотал:
— Поменьше бы шлендрали по своим школам, а шли работать как все порядочные. Несли бы в дом копейку… Входи… Сидят только на шее у отца с матерью.
— Ничего, — ласково увещевал Эдгарова отца Фред, — вот выучится, а тогда рубли в дом понесет, не то что копейку.
— Дождешься! Черта с два! — И он неожиданно рассмеялся надтреснуто и скрипуче. — Дерьмо, а не рубли! А ну, живо залетай!
Мы прошмыгнули в квартиру, а отец Эдгара, недовольно бурча под нос, запер дверь.
Мы вошли в большую кухню, в которой, к моему великому удивлению, у стен стояли три кровати, застеленные красноватыми одеялами. На одной сидела десятилетняя девочка и складывала в школьную сумку книжки. Увидела нас, и ее рука с учебником застыла на полпути. За столом, уставленным грязной посудой, сидел мальчишка немного постарше и, громко чавкая, хлебал суп. Появление посторонних ему ничуть не помешало. Покосившись на нас, он продолжал орудовать ложкой, только чавкал чуть потише. Над плитой сушилась одежда, а на краю плиты стояла наполовину опорожненная бутылка водки, кусок хлеба с мясом и пустой чайный стакан. Как видно, Эдгаров папаша пребывал в запое.