— Чем она вам не понравилась?
— Я взбесился, потому что старина Гроулер поймал меня, когда я стянул у него аспирин. Он наябедничал моему отцу, и я получил очередную порцию березовой каши, — усмехнулся Джон.
Биллингс доел мороженое, вытер губы салфеткой и спросил спокойно:
— Но Боже милостивый, зачем же воровать аспирин?
Джон потер ноющие виски кончиками пальцев.
— Я стащил аспирин для моей матери. У нее опять разболелась голова.
— Мигрень?
— Отец был провинциальным проповедником старого типа. Он не верил врачам и отрицал медицину. Если что не так, Господь, мол, позаботится — надо только обратиться к нему с верной молитвой. Маме никогда не удавалось найти эту самую верную. Она чуть с ума не сходила от головных болей. Она умоляла, чтобы я ей доставал лекарства тайком от отца.
Биллингс попытался скрыть удивление, но это у него не получилось.
— Ваш отец, похоже, был не совсем здоров.
— Он так не считал.
— А ваша мать?
Джон недоуменно повел плечами.
— Отец был человеком со странностями, нетерпимым к тем, кто не разделял его сугубо личный взгляд на добро и зло. Она пыталась… Но, думаю, потом просто сдалась.
— Ну а вы? Он так же деспотически относился и к вам?
— Всякий раз, когда я переступал его воображаемую черту между допустимым и невозможным, он неукоснительно требовал раскаяния. Тогда я доказал отцу: от меня он никогда не дождется покаяния. К двенадцати годам у меня была такая скандальная репутация, что даже отец со своим красноречием не мог ничего объяснить прихожанам. Поэтому, как только мне исполнилось четырнадцать, он упаковал свою Библию, раздал мебель моей матушки и исчез из города. В одиночестве.
— А ваша мать?
Джон полюбовался миловидной девочкой-подростком, оживленно болтавшей у стойки с долговязым пареньком с нежным пушком там, где со временем появится борода. Мать Джона была миловидна. Он видел ее фотографии, но отец сжег их все до одной то ли в порыве гнева, то ли раскаяния.
— Она умерла, когда я был еще ребенком. Утонула в Норт-Ампква.
По словам отца, это был несчастный случай во время сильной весенней бури. Джон пришел домой из школы в тот день и услышал о трагедии от отца. Старый Тернер Стэнли даже нашел нужным вызвать сына из школы, чтобы мальчик мог в последний раз поцеловать свою мать, прежде чем ее забрали люди из погребальной службы. Когда сын добрался до морга, миссис Стэнли уже превратили в подобие восковой куклы.
— Мне стал ненавистен отец-самодур, и когда он уехал, я был только рад. Никто не указывал мне, что я должен делать, никто не морочил мне голову надуманными дикими правилами. Мне было очень хорошо. По крайней мере, так я говорил добродетельным ханжам, полным благородной решимости спасти меня от ада.