Отведя душу, Афаф со всей силы пихнула мех и снова принялась равномерно бить им о трясущееся дерево. С древней акации облетали последние листочки. Женщина бросила ругаться и завела свое всегдашнее:
- "О вы, которые уверовали! Будьте терпеливы в бедах и в сражениях! Будьте тверды перед вашими врагами, защищайте свои границы и бойтесь Всевышнего! Быть может, вы будете счастливы!"
Два года назад очень уважаемый шейх из Лакика сказал ей, что чтение двухсотого аята третьей суры Книги очень помогает против мужниного пьянства. С тех пор Афаф за работой бормотала заключительные строки "Семейства Имран", пытаясь заклясть порок вечно хмельного Шаддада.
Тот, надо сказать, стойко противился Всевышнему и доброй воле жены и продолжал надираться раз в три дня. Он бы пил чаще, но здоровье не позволяло - после каждой попойки ему приходилось два дня отходить, жалостно постанывая посреди мужской половины шатра. Аккурат к утру третьего дня у Шаддада переставали болеть голова и трястись руки, он шел к бурдюку с лабаном, выливал его в таз и садился ждать, пока йогурт скиснет. Забродивший лабан, как известно, бьет в голову покрепче пузырящегося пальмового вина.
Тазика Шаддаду хватало до середины ночи, после чего он отправлялся буянить. Нынче, по осеннему времени, шатры стояли далеко друг от друга, так что несчастный пропойца зачастую не добредал до соседей, падал в паре сотен шагов от ближайшего костра и засыпал - а потом храпел так, что козы от страха блеяли.
- ...бойтесь Всевышнего! Быть может, вы будете счастливы!
Впрочем, Афаф была не из тех женщин, которые лишь надеются на счастье. В ночь, когда Шаддад напивался пьяным, она объявляла себя разведенной и водила за шатер мужчин. Поскольку Афаф никого не укладывала в свою постель на женской половине, а выволакивала спальный ковер наружу, она полагала, что не изменяет мужу - ибо муж ее в такие ночи, строго говоря, отсутствовал в обоих мирах.
Косясь на равномерно лупящий о дерево бурдюк, Антара удвоил усилия по раздуванию огня. Рами, похоже, задремал под шерстяной накидкой. Посопев, юноша оторвался от полыхнувших желто-оранжевым веточек. Затем, помявшись и потерев покрасневшие от пепла глаза, доверительно прошептал:
- А я тут стихи сочинил... Поэма длинная вышла, послушаешь?..
Острые уши сумеречника даже не шевельнулись.
- Да ну тебя, - бормотнул Антара.
И, снова засопев, принялся водить ладонями над закипавшим огнем.
- Ну ладно. Читай, все равно не отстанешь... - лениво отозвался, наконец, Рами - не открывая, впрочем, глаз.