Вопрос заставил его осечься. Джеймс пожал плечами и вновь изобразил очаровательную фальшивую улыбку.
– Просто предполагаю.
Рафферти не касался Хелен, да этого и не требовалось, его присутствие даже в шаге от нее ощущалось сильно и неодолимо притягательно. «Безумие какое-то, никогда и ни к кому не испытывала такого мучительного влечения. Невероятно, что так манит к отчужденному насмешливому незнакомцу».
И все-таки манило.
– Может, найдется растворимый.
Какой-то миг Рафферти выглядел крайне озадаченным.
– Растворимый? – повторил он.
– Кофе растворимый. Вы сказали, что выпили бы кофе, помните? Полагаю, что зерна использовала все до последнего, но вполне могла где-нибудь заваляться старая банка. Если вы не привередливы.
Мгновение Джеймс молча смотрел на мисс Эмерсон. В это бесконечное застывшее мгновение Хелен охватило странное чувство, словно она предложила гораздо большее, чем просто чашку кофе. Неизмеримо большее.
– Не привередлив, – подтвердил Рафферти низким голосом и последовал за хозяйкой по короткой лестнице к входной двери.
Хелен про себя гадала, не совершает ли непоправимой ошибки.
Но, если по правде, ей на это наплевать.
«Прокурорша все-таки неряха», – размышлял Рафферти, оглядывая гостиную с тремя слоями отстающих обоев, грудами газет, тарелками от завтрака и ужина, папками и одеждой, устилавшими стол. Его мать, чьей гордостью и радостью, и постоянным разочарованием был Джеймс, всегда содержала жилище в безупречном порядке. Зато в такой берлоге, как у мисс Эмерсон, мужчина мог чувствовать себя как дома.
На стене неопрятного уютного помещения размещался самый огромный из телевизоров, когда-либо виденных Рафферти, причем он не сомневался, что аппарат цветной, хотя не представлял, что за продолговатые черные коробочки лежат рядом, но наверняка им можно найти применение.
Джеймсу нравились телевизоры, начиная с десятидюймовых черно-белых до исполина, выбранного Хелен, и нравилось все, что там показывали: бейсбол, хоккей, футбол, реклама пива, мыльные оперы и игровые шоу.
Впервые Рафферти увидел диковинку в гостиничном номере, который делил с готовой на все цыпочкой из Эванстоуна, и все отведенные ему часы провел перед экраном, игнорируя призывы обольстительной, как сирена, женщины. В последующие посещения он научился распределять время, но этот гигантский телевизор возбудил в душе ни с чем несравнимую тягу.
– Знаю, знаю, – залепетала Хелен, необыкновенно быстро вернувшись с дымящейся кружкой кофе. – Телевизор просто неприличный.
– Вот как?
Рафферти с большим любопытством взглянул на хозяйку дома. Он смотрел один из каналов в том отеле и с удивлением и весельем обнаружил, что некоторые вещи за последние пятьдесят лет совсем не изменились.