Примирившаяся с судьбой старуха поворачивается к своему итальянцу и пожимает плечами.
— Вот какие дела, итальяша, слыхал? Нету его, бога-то. Приказ такой вышел, что тут будешь делать? Храни господь нас и дом наш.
— Добро, добро! — соглашается пленный.
Николетина тем временем скручивает новую цигарку, он молчит, вконец недовольный собой. Говоря по совести, старуха приперла его к стене своими каверзными вопросами. Надо было бы — он прекрасно понимает — объяснить ей все толком, но что поделаешь, если он и сам в этом не разбирается.
И как же, ты думаешь, он поступил? Увильнул, брат, увильнул самым трусливым образом: укрылся за авторитет штаба и командования. Нечего сказать, герой! Если мы и дальше так станем действовать — давить на людей страхом и приказом, тогда и его самого, Николетину, чего доброго кто-нибудь возьмет да и провозгласит богом! Поглядим тогда, кто посмеет сказать, что это не так.
Николетина помрачнел при мысли, куда могла бы завести его только что взятая линия, и проворчал:
— Ну нет, комиссар, так дело не пойдет. Сначала ты мне разъясни, и отчего гром гремит, и откуда человек произошел, и мало ли что там еще, а когда я все это буду знать, тогда и насчет бога рассуждать смогу. Тогда я и старухе объясню, да и сам разберусь, верно ты мне сказал или нет.
Он посмотрел на мать и пробормотал:
— И откуда только у нее эти ехидные вопросы? Она бы и самого политкома бригады поколебала, а не то что меня, простого отделенного, так сказать, самый младший командный состав. Эх, мать, а я и не знал, какой у нас в доме агитатор за господа бога!
Пулеметчик с голубиным сердцем
Однажды утром по лагерю разнеслась необыкновенная новость: в роту прибыло пополнение — девушка-санитарка.
— Ах ты, черт подери! — воскликнул Николетина, будто случилась бог весть какая беда.
В роте даже началось волнение. Бойцы то и дело сновали мимо ротной канцелярии и заглядывали в окошко.
— Эх, мать честная, и видная же девушка!
Завтракали торопливо, в возбуждении. После завтрака одни сразу же разбежались по лагерю в поисках бритвы, другие латали одежду и чистили башмаки. Николетина укоризненно ворчал:
— Когда вам комиссар велит соскоблить щетину, вы — ноль внимания, а тут какая-то девка вас на голове ходить заставляет! Да, хороши, нечего сказать!
Но все-таки и сам, проходя мимо окошка, сунулся поглядеть и, увидев в стекле свое косматое, носатое отражение, чуть не плюнул.
— Тьфу, ну и образина! С этакой башкой впору в коноплянике птиц пугать, а не на девку глаза пялить.
Даже Николин сосед, скромный Йовица Еж, прихорошился. Он стоял посреди двора, умытый и причесанный, и растерянно моргал, будто только что свалился невесть откуда на эту божию землю.