При этих словах зал буквально взорвался, одни вопили от гнева, другие с жаром одобряли. Флегматик Осмонд пришел к мысли, что Французская революция должна была происходить именно так. Страшная словесная перепалка и немало пролитой крови… При мысли, как прошли эти первые два дня в «Мюзеуме», ему стало не по себе.
По просьбе Мишеля Делма постепенно наступила тишина.
— В науке всегда была конфронтация по этому вопросу, — продолжил профессор Леви, храня спокойствие, — нужно ли отбрасывать теорию потому, что она не объясняет все, или оставить ее, потому что она не самая плохая? Мы все осознанно, и профессор Хо Ван Ксан тоже, пользуемся теориями, которые кажутся нам наиболее логичными до тех пор, пока не докажут противное. Это не мешает нам постоянно искать, как их улучшить, и даже превосходить их, когда свершаются великие открытия. Это сделал Эйнштейн со своей теорией относительности. Он не упразднил физику Ньютона, он ее дополнил, расширив рамки ее исходной основы. Сам Ньютон допускал несовершенство своей системы.
— То, что допустимо в физике, не обязательно подходит для биологии, — сухим тоном бросил реплику Годовски. — Не надо смешивать безусловный вопрос и неправомерное толкование, дорогой собрат! Если не так, то мы созрели для квантовой астрологии!
Провокацию приняли с одобрительным шумом. Старый профессор не сумел скрыть свои чувства, но не смутился. И тон его стал еще более ироничным.
— Я согласен с вами, но мы должны признать, что всякая теория упирается в свои границы. Физика даже не может доказать, что мир существует, тогда как…
И снова смех разрядил атмосферу. Годовски, не сдаваясь, кинулся в контратаку:
— Это именно то, что лежит в основе моего выступления: заполнить пробелы в наших знаниях. Но это не значит, что надо наполнять их спиритуалистическими[34] аргументами, как это делает Научное общество: все его публикации заменяют эти пробелы Богом! Настоящее чудо! Это абсолютно антинаучно! Их работы ничего не стоят!
И, подкрепляя свои слова, он швырнул книгу Лоранс Эмбер в стену.
Питер Осмонд смотрел на Эрика Годовски. Сухощавый, настырный, одетый во все черное, он все больше вызывал чувство антипатии. Он навел его на мысль о революционных прокурорах, которые послали тысячи невиновных на гильотину во имя чистоты и неподкупности. У тех, кто считает себя вправе говорить от имени Истины, руки часто бывают в крови…
Но другое чувство, намного более тревожащее, постепенно охватывало его, и, как ему казалось, его разделяло большинство собравшихся. Все эти видные ученые в глубине души задавали себе один и тот же вопрос, тщательно замалчиваемый: кто из них убил Аниту Эльбер?