— Скажем так: мы подписываем пакт о ненападении… Пора распутать эту… сложную ситуацию.
— Это дело полиции.
— Полиция ничего не добьется по двум причинам. Первая — научная: я думаю, что для того, чтобы разоблачить гадину, которая совершила эти преступления, нужно иметь склад ума, которым полицейские не обладают. Только ученый может понять ход мыслей убийцы, потому что он принадлежит к нашему… сообществу.
— Вы тоже думаете, что это совершил кто-то из «Мюзеума»?
— Of course! Он знает все места. Он может расчленить тело, знает токсические растения, продумал убийство в автоклаве… Он необыкновенно умен… и обладает научными знаниями.
Отец Маньяни подумал еще несколько секунд.
— Но почему вы думаете, что именно я могу быть вам полезен?
Питер Осмонд встал.
— Это вторая причина. Я убежден, что побудительный мотив носит духовный характер. Об этом свидетельствует присутствие Тоби Паркера.
— И правда, — согласился отец Маньяни, — совпадение странное.
— Более чем странное. Сражаясь с фундаменталистами, я понял нечто главное; они ничего не оставляют на волю случая.
Отец Маньяни серьезно вгляделся в лицо собеседника.
— Я удивлен, что вы обращаетесь за помощью к Церкви.
— Я прошу помощи у вас, не у Церкви.
— Это одно и то же.
Американец посмотрел священнику прямо в глаза.
— Хорошо… Предположим, что у меня есть довод. Довод Паскаля,[50] если хотите. Всего на несколько дней.
Питер Осмонд протянул руку. Отец Маньяни пожал ее. Американец с силой хлопнул себя по бедрам, словно этот простой shake-hands[51] снова влил в него энергию.
— Okay… Вы можете найти мне сведения о биохимике Иве Матиоле?
— Вы не теряете зря время…
— Потому что уже нельзя терять ни секунды.
Действительно, в «Мюзеуме» царила удручающая обстановка, он гудел словно улей, был полон слухов и шушуканья. Известие о смерти Мишеля Делма промчалось по всем зданиям со скоростью звука, точнее, человеческих голосов, которые неслись из кабинета в кабинет. Было ясно, что каждый сотрудник имеет свою версию событий последних дней, но предпочитает выражать ее сдержанно: бурная полемика во время заседания памяти профессора Хо Ван Ксана оставила свой след.
Имя профессора Эрика Годовски снова было у всех на устах, одни отстаивали его непричастность, другие клеймили его злобность в стычке с директором «Мюзеума». В начале дня орнитолог после строгого допроса был взят под арест. Реагируя на такую неожиданную развязку, одни полагали, что он ни в коем случае не мог совершить это убийство, ведь все указывало бы на него как на главного подозреваемого, а другие подчеркивали, что его горячность нашла свое логическое и рациональное завершение в переходе к действию.