Хотя все это было ее рук дело. Она любила его всю жизнь и отчаянно преследовала последние несколько месяцев. Боже, он, наверно, пошел навстречу ее сладострастным требованиям из жалости или от скуки, или от убежденности, что каждую минуту ему грозит смерть, так почему бы не насладиться моментом? Он наверняка солгал, когда утверждал, что любит ее.
Или, может, не солгал?
Потому что сейчас… сейчас у него нет иных причин вот так целовать ее, совсем нет. Он мог бы не обращать на нее внимания. Он мог бы пойти своей дорогой, когда обнаружил Пэйтон купающейся в водопаде, а она никогда бы не узнала, не заметила Дрейка, пока он какое-то время стоял тут, судя по его явно возбужденной плоти.
О, ад проклятый. Конечно же, Дрейка влекло к ней. Совершенно явно влекло. И на этот раз она не предлагала себя, вообще-то, даже наоборот. Какое имеет значение, говорил ли он правду, когда сказал, что любит ее? Разве его поцелуй не достаточно убеждает, что он… ну, испытывает к ней нежные чувства?
Ее твердое решение никогда не оказываться в подобной ситуации с ним вновь рассыпалось в прах, лишь стоило его губам во второй раз коснуться ее. Ну, во-первых, Пэйтон даже не могла толком оттолкнуть Дрейка: на плаву она держалась только благодаря его крепкой хватке. А, с другой стороны, ощущение его обнаженного тела, прижатого к ней, не было похоже ни на что доселе изведанное ею: как щекотала ее соски его покрытая волосами грудь, какими прохладными и твердыми были его бедра, расположившееся между ее собственных, как к местечку между ее ног прикоснулся мягкий, пульсирующий холм — будто бы случайно, а потом еще раз, показывая, что случайности-то никакой и не было. Пэйтон положила руки Дрейку на плечи, плечи, которые только прошлой ночью пылали жаром от солнечного ожога, но уже успели покрыться бронзовым загаром. Под смуглой кожей ощущались мускулы, перекатывавшиеся, когда Дрейк крепко сжимал Пэйтон. Казалось, нельзя уже глубже целовать ее или еще крепче прижиматься к ней телом.
Почему никто не рассказывал ей, какое это чудо: чувствовать своей кожей мужское тело? Мэй Лин никогда не упоминала ни о чем подобном. Джорджиана ни словечком не обмолвилась. Почему Пэйтон до сих пор даже не попробовала? Ей стоило украсть одежду Дрейка той ночью на «Ребекке». Но Пэйтон была слишком переполнена другими чувствами, чтобы думать об этом…
Затем Дрейк оторвал от нее свои губы и, подхватив под голые ягодицы, — почти так же, как он это проделал в саду давным-давно той ночью — поднял ее над водой, держа над собой, скользкую и мокрую, пока рот его не оказался перед ее грудью. И тогда поймал губами в ловушку и крепко зажал сосок.