Я слушал его и думал: так вот оно в чем нравственное удовлетворение этого человека, поставленного судьбой на такую сторону жизни, где тени больше, чем света, и все-таки верящего, беспредельно верящего, что доброе и чистое в человеке в конце концов все равно побеждает.
Вот он был солдатом. Высаживался с десантом на пылающий берег Южного Сахалина. Сотни ночей не спал во время тревожных боевых дежурств, а потом еще сотни и еще тысячи — в поисках единственной истины: где же в человеке путь к человеческому?
А ради чего? Славы? И по роду службы, и по характеру он предпочитает оставаться незамеченным. Денег? Ну, какие там особенные деньги у работника милиции? Тогда ради чего же все-таки? Ведь в отделе кадров управления мне дали официальную справку: если бы майор Шевченко пожелал, он уже давно мог бы уйти на пенсию.
А он не желает. И еще не скоро, надо думать, пожелает.
И тогда-то само собою пришло окончание этих разрозненных записок. Оно — в словах Виссариона Белинского, приведенных вначале: да, во всяком человеке два рода недостатков. Природные и, как он выразился, налепные. Нападать на первые бесполезно, и бесчеловечно, и грешно; нападать на наросты — и можно, и должно, потому что от них можно и должно освободиться.
Вот эта-то, вторая, часть дела и есть жизненное призвание Николая Васильевича Шевченко.
...А вам не приходило в голову, что когда-нибудь таким людям будут ставить памятники? Рядом с памятником Воину, защищающему жизнь.