Всеволод Бенигсен умеет хорошо придумать «русский чисто анекдот». Но мало придумать — писателю еще надо его и рассказать.
Марк Липовецкий в своей колонке «Случай Бенигсена» (OpenSpace,4 апреля 2011) — на мой взгляд, наиболее проницательной статье об этом писателе, ставшем модным в последние несколько лет, — пишет, что впервые услышал о Бенигсене от коллеги, в застольной беседе пересказавшей повесть «ГенАцид». «После этого замечательного пересказа, звучавшего каксвежий и остроумный анекдот, сама повесть немного разочаровала…»
Это брошенное как бы вскользь замечание мне было чрезвычайно интересно. Со мной произошло нечто похожее: я взяла в руки «ГенАцид»[1](первую публикацию автора) после того, как прочла достаточно хвалебную критическую статью о нем, рассчитывая получить немалое удовольствие от хорошего чтения и знакомства с новым именем. И подумала, закрывая журнал, что в кратком пересказе критика «ГенАцида» выглядел заманчивей. Это плохой знак: хорошая литература не поддается пересказу.
Итак, повторим. Сюжетная основа прозы Бенигсена — анекдот. Жителей занюханного села, мужиков и баб, не державших в руках книги, заставляют учить наизусть классику («ГенАцид»).
Автослесарь, увлекшись нумерологей и обнаружив, что все в его жизни предопределено цифрой 35, — профессия, женитьба, число детей и их имена — решает сбежать от судьбы, получает в чужом городе удар по голове, лишается не только денег и документов, но и памяти, и начинает жизнь с чистого листа. В милиции ему случайно дают ту же фамилию Глебов (в честь Глеба Жеглова), ту же работу, а потом он женится на женщине с тем же именем, что и первая жена, и она родит столько же детей и с теми же именами («Глебов-младший»)[2].
Сталин на заседании политбюро, объясняя, что надо делать с космополитами, испытывает приступ дурноты, произносит несколько бессвязных слов, а стенографистка их фиксирует. Получается, что коспомолитов надо «пзхфчщ». Никто не решается переспросить вождя, и в кратчайшие сроки бессмысленный лозунг охватывает всю страну («ПЗХФЧЩ!»)[3]. Анекдот на первый взгляд совершенно советский, обыгрывающий абсурд безраздельной власти. Однако выстроен он по модели исторических анекдотов, в которых случайное слово или распоряжение монарха в сочетании с чрезмерной почтительностью и трусостью слуг приводит к трагикомическим результатам. Сравним хотя бы с историческим анекдотом про Екатерину Великую, которая поставила солдата в Летнем саду охранять первый весенний цветок, о чем тут же забыла, а распоряжение ее никто не решился отменить: сюжет этот интересовал в свое время Всеволода Гаршина, задумавшего рассказ именно об абсурдности русской жизни, которую диктует самовластие. Отголоски этого исторического анекдота можно обнаружить и в «Чонкине» Войновича, где солдат неукоснительно исполняет распоряжение охранять самолет, о котором само начальство давно забыло.