Это был способ взаимоотношений с действительностью.
Сейчас слова классика марксизма забыты, меж тем раньше их знал всякий: “С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе... „толстовец”, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит „я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием, не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками... юродивая проповедь „непротивления злу насилием”, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, стремление завести вместо попов по казённой надобности попов по нравственному убеждению, т. е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины”.
Ленина можно цитировать бесконечно: в нём ядовитый дух времени.
А сам Толстой писал о себе: “Из двух лет умственной работы я нашёл простую старую вещь, но которую я знаю так, как никто не знает, я нашёл, что есть бессмертие, что есть любовь и что жить надо для другого, для того, чтобы быть счастливым вечно. Эти отношения удивили меня сходством с христианской религией, и вместо того, чтобы открывать сам, я начал искать их в Евангелии, но нашёл мало”. Поиски были мучительны, и в них он был одинок. Толстой уравновешивает сознание верой. От сознания — одна беда, оно напоминает о слабостях, уничтожает иллюзии. “Сознание” можно заменить словом “рассудок”.
Холодный разум сжигает Андрея Болконского. Безухов умён и наивен, разум позволяет ему рассуждать, а наивность — сохранять иллюзии. Левин достигает, наконец, равновесия, когда относится к своим убеждениям как сапёр к зарытому фугасу. Прячет Левин верёвку и ружьё, чтобы не дать выход отчаянию. Чтобы не носить очки, Толстой укорачивает ножки собственного стула, подпиливает его ножки. А собственный стул почти то же самое, что собственный сук.
В этой вере очень много недоверия. В воспоминаниях дочери Толстого есть следующий рассказ:
“...Василий Маклаков, человек образованный и острого ума, говорил о последователях Толстого: тот, кто понимает Толстого, не следует за ним.
А тот, кто следует за ним, не понимает его. Среди многочисленных посетителей, прибывавших со всех концов света повидать отца, было много так называемых „толстовцев”. Чаще всего они стремились внешне походить на своего учителя... Те, которые понимали Толстого, не могли за ним следовать. Ведь Толстой считал, что каждый человек свободен жить согласно своим взглядам. Итак, для тех, кто понимал Толстого, внешние признаки не имели большого значения.