Под конец рабочего дня Наташа появлялась из-за окошка во весь рост, и я шел провожать. Долго стояли у калитки при одноэтажном доме с зелеными ставнями, не могли расстаться, наговориться, больно уж славно получалось. Славно и сладко. Томительно. Сугробы переливались, отбрехивались собаки. На крыше лежал слой пористого мороженого.
Потом Наташа словно бы вспоминала важное и переходила на скороговорку. Видел, что в окне загорелся свет, и уходил, задумчивый. Не знал тогда, что есть ребенок, томящийся в группе продленного дня, и что, оставшись наконец одна, Наташа выскакивала на мороз и бежала забирать кровиночку едва ли не последним в группе. Под ворчанье сморщенной нянечки натягивала дочке шапку и валенки, доставая одежду из ящика с двумя вишенками на дверце.
Больше всего (до зубовного скрежета) не хотелось пошлости. Устное народное творчество описывало ситуацию архетипически. Резоны обоих сторон понятны и объяснимы. Он — солдат, ему хочется. “Тепла” и все, что под этим. Она — молодая и одинокая, шанс, что увезет в город или же, что тоже вариант, останется. Какой-никакой, раненый или ранний, а все мужик. Зато интеллигентный, бить не будет. Пить тоже. Может хорошим отцом стать (невзначай спрашивала про отношение к детям, проверяла). С другой стороны, поматросил и бросил, уехал и забыл, сколько таких историй…
Столько неловкости, что задохнуться. Она понимает, я понимаю. Вот и не торопимся. Но шаг за шагом завоевывается территория. После обеда бегу на телеграф, и она развеселая — значит, ждет. Ждет, конечно, кто еще ей про постмодернизм расскажет. Или про концептуализм. Или про то, что нужно время от времени поступаться принципами, ибо их нет, есть только нервы. Дошло дело и до стихов, и до рассказов из прошлой жизни — о подлости людской, о любви да о предательстве.
Так, по чуть-чуть, отвоевывается территория у неловкости и умолчаний. Вскрытием приема и обсуждением самой неловкости, самойвот этойситуации. Но все равно события не торопил, солдат спит — служба идет. День простоять да ночь продержаться, а война план покажет. Показала. Сошлись-таки, на выходные, не выдержала. Первая предложила. Весь день в мирном быту, в цивильном платье. Соответственная еда, закуски, картошечка-селедочка, фронтовые сто грамм для храбрости — очевидно же, к чему, неназванное, идет.
Мгновенно переоделся, стесняясь несвежего исподнего (по графику рота мылась через пару дней), мгновенно спрятанного в застывшую на морозе сумку. Долго отмокал в ванне, куда напустила пены с абрикосовым душком, напряженно мыслил. Разглядывал нервные окончания, вопившие: “Дай!”