— Давай-давай, — дернул меня за рукав Евсюков, сам, кажется, не очень уверенно себя чувствовавший.
Но наша “Нива” тут же заглохла, мы долго и муторно заводили ее и сумели продолжить путь только на рассвете, когда сквозь сосны пробило розовым и желтым.
— Сегодня — День Победы, — сказал я невпопад.
— Ты не говори так, — сказал Евсюков. — Мы так не говорим… Завтра у нас будет Девятое мая. У нас Дня Победы нет, потому как война кончается только тогда, когда похоронен последний солдат.
— А почитай, пока у нас никакой Победы и нет, — подытожил Иван Палыч. — Но водки сегодня выпьем несомненно, что ж не выпить?
Хлебников Олег Никитович родился в Ижевске в 1956 году. Кандидат физико-математических наук. Автор десяти стихотворных книг (в том числе переведенных на французский и датский языки); сотрудник “Новой газеты”. Живет в Переделкине.
* *
*
…Что касается Бога — я видел деревья,
расположенье их
и доверье,
их волненье по пустякам
и как сок по стволам стекал.
Исходили соком и мы когда-то,
но вот-вот иссохнем —
проступит дата
по другую сторону от тире…
И деревья нам в октябре
шелестят о празднике увяданья —
ничего беспечнее не видал я.
* *
*
Удивительно, что человек
и участвую в сговоре тайном:
отрываться в дыму дискотек
с отключением света летальным.
Все крутится солнечный диск,
и под музыку этого диска,
под камлания, взрывы и визг
жизнь проходит бессовестно близко.
Соблазнила она и меня,
поначалу любовь обещала,
но другие пришли времена —
как старуха, до лжи обнищала.
Врет, что бедная, что никого,
кто бы ей помогал, не осталось,
ну и — про одинокую старость…
Или, может, не врет ничего?
* *
*
Те, кто младше… — Господи, как странно! —
все движенья будут повторять.
Наблюдать — что сыпать соль на рану:
неужели хочется опять
точно так же обегать барьеры
или перемахивать легко,
так же делать и копать карьеры,
в яблочко стрелять и в молоко,
оба эти важных два продукта
до могилы добывать к столу…
Ценность жизни брокером раздута —
вместе с той лампадкою в углу.
Рассказ
Эти Ферапонтовы из третьего подъезда
вышли прямо к понту, и — разверзлась бездна.
Мать семейства, с оком карим и кривым,
рассекала боком по волнам крутым.
И отец-рабочий разделся до трусов —
вроде и не очень мрачен и суров.
Вон ныряют рыбкой все его сыны.
Старшенький — с улыбкой страшной ширины.
Он ныряет дальше и в подводной тьме
может быть всех дольше — не зря сидит в тюрьме.
А второй на лавочке целый день сидит
и ногой качает, и на ногу глядит.
Ан вовсю плескается в ласковой воде…