Потом Яся вернулась в Россию. В дорогих шмотках, с глянцевой улыбкой и совершенно дикими глазами. Они встретились у ее однокурсницы. Яся говорила как заведенная, будто боялась замолчать. Глупенькая симпатичная Танечка с оттопыренными ушами, каждый год неудачно собиравшаяся замуж, восторженно поддакивала и произносила радостные междометия. А Никита лег за их спинами на диван, прижался лицом к чужой Яське, пахнущей незнакомыми духами, и впервые за весь свой “сезон в аду” безмятежно заснул. До этого он спал, только сильно напившись. Или наевшись транквилизаторов. Или вообще не спал, до рези в глазах вглядываясь в их “детские” фотографии и ловя ее счастливый взгляд двухлетней выдержки.
От ее тела, уже послушного другим рукам, затянутого в новые джинсы, сквозь все наслоения чужих запахов и движений все равно исходила такая родная волна, такой “звериный уют”, как писал Лимонов, брошенный своей Еленой, такое сладкое ощущение безопасности. И все стало на свои места. Никита впервые расслабился и заснул, улыбаясь.
Проснулся он от какого-то вселенского ужаса и одиночества, от которого сосало под ложечкой. Еще не открывая глаз, он знал, что Яськи рядом нет. Мир снова разрушился, упал в хаос и превратился в ад. Сонная Танечка виновато мыла посуду. “Оставайся у меня, куда ты на ночь глядя?” Никита лихорадочно зашнуровывал ботинки. “Где она? Где ее теперь искать?” Танечка не знала. За жизнью своей подруги она следила как за передвижением кометы: запрокинув голову и открыв рот. Вычислять траекторию было не ее ума дело.
Никита нашел Яську только на следующий день. Они сидели на желтой скамейке и отчужденно молчали. Яська упорно и злобно напивалась. Никита смотрел в лужу. Было холодно. Вдруг Яся взорвалась. Прохожие стали оборачиваться и ускорять шаг. Она просто заходилась криком:
— Нет никакой твоей России! Все это чушь! Не хочу об этом думать! Мне наплевательски наплевать на всех твоих несчастных старух и голодных детей! Я не хочу никого спасать! Пусть подыхают! Я хочу быть счастливой! Оставь меня в покое! Перестань на меня смотреть! Да, я предатель! Предатель! Предатель! Казни меня за измену! Только не смотри на меня! Не смотри на меня так!
Тут Яська издала какой-то нечеловеческий вой и со всех ног бросилась прочь. Назавтра Никита не смог ей позвонить. А еще через день встретил на остановке Танечку и узнал, что Яся опять в Швейцарии.
После Ясиной истерики на желтой лавочке “сезон в аду” вошел в новую фазу. Из ужаса и тоски Никита впал в неживое равнодушие. Он будто смотрел жизнь по сломанному черно-белому телевизору. И внутри ничто не отзывалось на мелькание плоских картинок.