— Как вы сюда залезли, хулиганы?! Вы что творите?! Сейчас милицию вызову! — кричит он сквозь ограду.
— Oh, show me the way to the next whisky bar!1 — кричит ему в ответ Яся. — We don’t understand you! We are from Chikago!2
Потом они убегают из парка и оба идут на Яськину пару. Это лекция профессора-постмодерниста Ермолова про Сашу Соколова. Им нравится Ермолов, издевающийся над глупыми студентами, им нравится Саша Соколов, которого они читали друг другу вслух в переполненных трамваях по дороге в универ.
— Флажки! — хитро говорит Яся, положив голову на тетрадь Никиты и мешая записывать про Сашу Соколова.
— Флажки!
Отныне это означает: “Люблю”.
Саша Соколов уезжает в Канаду. Яся никуда уезжать не собирается.
Она собирается сегодня после пар сходить в библиотеку и почитать большой пыльный том энциклопедии “Мифы народов мира”. А потом долго целоваться с Никитой в мужском туалете, где они курили и пересказывали друг другу только что прочитанные книги. А потом слушать Паганини в склеенных скотчем наушниках в музыкально-нотном отделе и писать письмо Никите, который сидит рядом и одной рукой нащупывает ее грудь под свитером, а другой — тоже пишет ей письмо, ревнуя к Паганини. А потом — кататься на трамваях. Или занять у кого-нибудь денег, купить портвейна и в чужом подъезде пить за Аменхотепа Четвертого.
— А потом мы поженимся и уедем в Мексику! И будем грабить банки, как Бонни и Клайд, а деньги отдавать бедным крестьянам, которые выращивают фасоль и поют танго, — говорит семнадцатилетняя Яся. — У тебя будет большая шляпа и черные усы, а я отращу длинные волосы и буду танцевать босиком на пыльной дороге, вся в бусах и разноцветных юбках, а потом…
А потом они повзрослели.
7
В поселке с остроумным названием Дудки Никиту ссадили с электрички по причине отсутствия билета и денег. Вместе с Никитой контролер изгнал из передвижного рая стайку грязных мальчишек и пьяного мордоворота в спортивных штанах. Мальчишки тут же растворились в пейзаже (видимо, перебежали в соседний вагон), а спортсмен, мутно покачиваясь на подгибающихся ногах, обратился к кондуктору с проникновенным спичем.
— Брат! — сказал безбилетник голосом, полным экзистенциальной горечи. — Брат! Ты поступил со мной не по-братски! Земля круглая, брат! — Мордоворот воздел к небу пророческий перст. — И твое зло к тебе вернется! И клюнет в жопу, брат!
Контролер плевался семечками и надменно лицезрел закат. Братское откровение о неминуемом возмездии не достигало его каменного сердца.
Никита пошел смотреть расписание. На деревянной стене вокзала висело одно-единственное слово: “ДУДКИ”. Никита улыбнулся.