В книге значимо все: и анализ проблем визуального в современной культуре, и исторический экскурс, связанный с культом тела и спорта, и социальные аспекты двухвековой жизни таких общественных институтов, как литература и журналистика. Соотношение советского и постсоветского, модернизационных и контрмодернизационных процессов, механизмы, структурирующие коммуникационные системы и представления коллективной идентичности, — все эти острозлободневные проблемы поставлены с захватом исторической перспективы, а повседневность, в которую мы погружены, омыта большим временем. Далекая перспектива, открытый горизонт дают, как всегда, возможность набрать дыхание для поиска тех разрешающих возможностей, которые должны же, так или иначе, быть заложены в нашем настоящем, предстающем на страницах книги как безнадежно зашедшее в тупик.
Внимание автора равномерно распределено между интеллектуальными элитами и человеком массы, среднестатистическим “эврименом”. Приходится сделать весьма неожиданный вывод: именно этот последний наиболее глубоко затронут сейчас теми процессами, которые творятся узким кругом интеллектуалов и, казалось бы, не должны иметь широкого действия за пределами этого круга. Парадокс “массовой культуры” заключается в том, что она не столько ориентируется на вкусы масс, сколько властно, как никогда, себе эти вкусы подчиняет. Виртуальная реальность — порождение элитарной субъективности, освободившейся от власти безусловного, — никак не могла бы стать изобретением “эвримена”. Но именно его жизнь оказалась погруженной в эту реальность, представленную постоянно включенным телевизионным экраном и составившую едва ли не главную компоненту той интимной душевной и умственной жизни, на которую способен “средний” человек. “Телевизионная картинка и есть мир зрителя как социального существа, как члена социума”. Телевидение, занявшее нишу, освободившуюся после спада печатного бума конца 80-х — начала 90-х годов, создает собственный мир и рождает при этом мощную иллюзию его достоверности. Даже испытывая недоверие к преподносимой ему информации, человек переживает эффект соприсутствия, созданный визуальным воздействием, а также эффект сопричастности событиям большого мира, ежедневно протекающим перед его глазами. Между тем это чувство, подтверждаемое, казалось бы, свободой выбора (переключение каналов), — лишь “оборотная сторона отчужденности реципиентов от происходящего, выражение их исключительно зрительского участия в социальной действительности”. Телевизор, который воспринимается как “окно в мир”, на деле становится ширмой или “электронным занавесом”. И это — не единственный парадокс современности. Другой, не менее выразительный, касается природы соотношения привычного и чрезвычайного в жизни постсоветского человека.