Вдруг на Горбатый мост вбежал взмыленный человек с мегафоном. Остановившись, он покачнулся, и показалось, что сейчас он сообщит какую-то важную весть и рухнет бездыханным, как марафонский гонец. Человек поднес к губам мегафон и закричал:
— Начинается!
Толпа замерла и впилась глазами в вестника.
— Штурм Государственной думы! — продолжил он и восхищенно выдохнул. Люди зашумели. — Все, кто в силах, идите туда! А пенсионерам лучше по домам разойтись на всякий случай! Куда вы вылезли, вообще, со своими бутербродами?! А если стрелять начнут? Думаете, их ваши ордена остановят? Бабушки! Возвращайтесь домой!
Пенсионерки возмущенно зароптали, а человек сунул мегафон под мышку и побежал дальше. Дед с баяном затянул “Мы жертвою пали в борьбе роковой…”. Юнкер завел мотор. Прихватив с собой фотографа, они поехали на Охотный ряд. Всю дорогу молодой человек с фотоаппаратом висел по пояс на улице и созывал всех прохожих на штурм Думы. Люди, уставшие от революционного безделья, радостно устремлялись вслед за машиной.
У стен Государственной думы их встретил цирк-шапито. Как будто это была не революция, а обычный митинг против “антинародного режима”. На постаменте из сдвинутых вместе квадратных клумб стояли ряженые.
Старец с длинной белой бородой, развевающейся на ветру, сосредоточенно размахивал бархатным знаменем с двуглавым орлом. Шитый золотом герб то и дело хищно пикировал на головы стоящих рядом. По левую руку от бородатого монархиста возвышался человек, похожий на лидера профсоюза гениальных композиторов: романтическая седая шевелюра и черный шарф, элегантно перекинутый через плечо. Когда богемный виртуоз дорвался до мегафона, выяснилось, что он вовсе не музыкант, а греческий коммунист, прилетевший в Россию, чтобы “поддержать революцию рабочих и крестьян” и “выразить солидарность с героическим советским народом”.
— Машина времени! — сказал Рощин, прислушиваясь к греческому товарищу.
— А с чего все началось? — спросил Никита, к которому на свежем воздухе постепенно стала возвращаться способность мыслить.
Юнкер с Рощиным в голос заржали. Никита ничего не понял, но тоже улыбнулся,из солидарности. Это развеселило их еще больше.
— Вы только посмотрите на нашего скромного героя! Ему невдомек! С чего же все началось? Кто же высек ту искру, из которой возгорелось пламя? — глумился Юнкер, подвывая от смеха.
Рощин успокоился первым и перевел дух.
— С тебя все и началось! — сказал он, и его очки полезли на лоб. Рощин вытирал пальцами слезы. — Ой, не могу, убил ты меня своими вопросами!
— С кого? — беспомощно спросил Никита, который чувствовал себя как человек, частично потерявший память. Ощущение было весьма неуютным.