Пятый курс: диплом, госэкзамен, распределение. Но тут возникла новая проблема. Когда-то на третьем курсе меня направили работать внештатным инструктором Василеостровского райкома комсомола. Я, как представитель райкома, присутствовала на комсомольских собраниях в вузах и техникумах, иногда разбиралась в мелких конфликтных ситуациях, редко, но были случаи исключения из комсомола. И мне предложили остаться работать в Ленинграде в том же райкоме, обещали жилье в виде отдельной комнаты в приличной квартире. Я написала домой, и мне от отца пришло негодующее письмо с требованием, чтобы я немедленно от этого предложения отказалась. “Ты, — писал он, — по своей неопытности на каком-либо пустяке ошибешься, и моя судьба тебе гарантирована”. Это была уже весна 1953 года, но радикальных перемен в поведении наших властей еще не чувствовалось. Как и все выпускники, я очень хотела остаться работать в Ленинграде, у меня даже в паспорте по ошибке была проставлена постоянная прописка, но от судьбы не убежишь.
Учеба в университете кончилась. Все значение этого события мы тогда по молодости не понимали. Собрали вещи, разъехались домой, и к августу нам надо было быть в Москве: в Министерстве среднего машиностроения следовало получать направления на работу. Прибыли в Москву, встретились своей четверкой у здания министерства, вошли внутрь, там нас провели в большой кабинет. Задали несколько ничего не значащих вопросов и у каждого персонально спросили, согласен ли он ехать на Урал. А мне, видимо, как самой маленькой и худой, предложили работать в Москве. Я, во-первых, растерялась — я этого совершенно не ожидала, и, во-вторых, эта глупая солидарность… Я отказалась. А ведь судьба и жизнь могли бы быть совсем иными…
Приехали в Сунгуль. Нас, как и в ленинградском общежитии, поместили в комнату на четырех, мы поставили там чемоданы и пошли осмотреться. Огромное голубое зеркало — озеро Сунгуль. К зеркалу склоняются где-то ивовые деревья, где-то огромные каменные глыбы, поодаль поднимаются покатые Уральские горы — и тишина. Тишина такая, что кажется, ты находишься на какой-то иной планете — прекрасной и удивительной. Было впечатление, что одна жизнь — а у меня, если вспомнить довоенные годы и войну, вторая жизнь, — закончилась и началась совершенно новая, в совершенно новом мире.
Попробовали воду — теплая, быстро разделись — и купаться. Было настолько радостно и приятно, что мы разрушили всю эту тишину: ныряли, кувыркались в воде, бросали друг друга вниз головой и так визжали и смеялись, что казалось, смех доходил высоко к Уральским горам.