Не будем отводить взгляд: существует напряжение между противоборствующими станами — верующих и атеистов, сторонников религиозного воспитания и нравственной ответственности и адептов свободы без границ; православных христиан и их непримиримых “светских” противников, — противостояние, угрожающее нешуточными потрясениями, “гражданской войной” идей.
Поэтому особенно слышны всякое слово, всякая принципиальная позиция, заявленная не только в публицистике, но и в художественной литературе. Позиция писателя по-прежнему интереснее позиции политика, играющего свою игру. Писателю доверяют, считают его слово независимым. Книге Кучерской в смысле, приближенном к сказанному, действительно самое время.
Героиня “Бога дождя” десять лет спустя сменила прежнее экзотическое и аристократическое имя Иоханна Мария Эбнер-Эшенбах на демократическое Аня, Анюта, Нюшенька. Так она вышла из-под романтической туманной завесы первого варианта и физически приблизилась к тому месту, где родилась и живет, лишив нас удовольствия поддаться на приманку: встрепенуться при звуке имени знаменитой австрийской писательницы XIX века И. М. фон Эбнер-Эшенбах, задуматься, не является ли та прапрабабушкой нашего автора, и, если да, воскликнуть: “Кровь — великое дело!”
Студент по имени Глеб, крестившийся еще раньше Ани и оказавший на нее влияние, в первой редакции был Иозефом — тоже небезынтересные напрашивались аналогии. Петра, подруга Ани, ее “странный гений” (не злой и не добрый), “тайна за семью печатями”, отнявшая у Ани ее возлюбленного, — русифицированная немка, здесь все объяснено без затей. (Обаяние прозы Кучерской часто выражается в неуловимых вибрациях, в переходе от ускользающих, но ощутимых аллюзий к “будничному”, “реалистическому” объяснению, в сосуществовании разных, иногда сталкивающихся волн и наплывов.) Петра между тем — “знаковое” имя. Для Ани-Иоханны она таки “камень” — то краеугольный, то — преткновения.
В случае же с фройляйн Иоханной и Иозефом, а также неким Максом, уехавшим в Германию, и неким Кохом (двое последних — второстепенных — персонажей перекочевали во вторую версию романа) “мистификатор” Кучерская предлагала пофантазировать, где же происходит действие “Истории одного знакомства” и “кто эти люди”. Игра настраивала на мечтательный лад. Но и в нынешней версии за волнующим словом “ромгерм” чудится не просто романо-германский факультет МГУ, а мистическая связь с “Германией туманной”, родиной философов и поэтов. Хотя университетская молодежь наделена обыкновенными приметами начала 90-х. Так что житейское пространство решающей роли в романе все-таки не играет; это роман идей и проблем, а не быта, и к обыденности и повседневности, даже к истории, в том плане, в каком она становится обыденностью, он имеет опосредованное отношение.