…Устали всадники. До ног
От головы покрыты прахом.
Коней приезженных размахом
Они любуются порой
И речь ведут между собой:
«Монго, послушай, тут направо,
Осталось только три версты…
Постой! Уж эти мне мосты!
Дрожат и смотрят так лукаво».
– «Вперед, Маёшка! Только нас
Измучит это приключенье:
Ведь завтра в шесть часов ученье!»
– «Нет, в семь: я сам читал приказ!» – etc.
Экзотическое прозвище Монго подходило к загадочному и красивому Алексею Аркадьевичу идеально и сразу отличало этого благородного озорника от его весьма положительного и довольно скучного родственника-тезки Алексея Григорьевича.
Алексей Столыпин-Монго был произведен в офицеры лейб-гусарского полка после юнкерской школы в 1835 году. Спустя два года он ездил охотником на Кавказ, где прославился храбростью в сражениях. В конце 1839-го вышел в отставку в чине поручика. Впрочем, уже на другой год он снова поступил на службу на Кавказе капитаном Нижегородского драгунского полка. В 1842-м вышел в отставку опять…
Это был совершеннейший красавец: красота его, мужественная и при этом изысканная, была тем, что французы называют proverbiale – общеизвестной, вошедшей в поговорку. По воспоминаниям своих друзей, он был одинаково хорош и в лихом гусарском ментике, и под барашковым кивером нижегородского драгуна и, наконец, в одеянии светского льва, которым являлся вполне – в самом лучшем значении этого слова. Как говорили, «назвать Монго-Столыпина значило для людей то же, что выразить понятие о воплощенной чести, образце благородства, безграничной доброте, великодушии и беззаветной готовности на услугу словом и делом. Его не избаловали благожелательнейшие из светских успехов, и он умер уже немолодым, но тем же добрым, всеми любимым Монго, и никто из львов не возненавидел его, несмотря на опасность соперничества. Вымолвить о нем худое слово не могло бы никому прийти в голову и принято было бы за нечто чудовищное. Столыпин отлично ездил верхом, стрелял из пистолета и был офицер отличной храбрости».
Его высокое благородство было чем-то вроде оракула. Но при этом Монго был обычным мужчиной – молодым и пылким – со всеми страстями, которые обычно обуревают молодых и пылких мужчин, и хотя общеизвестно было, что он увлечен Александрой Кирилловной Воронцовой-Дашковой (она составляла ему пару тем, что считалась общепризнанной светской львицей), это не мешало ему срывать цветы удовольствия где можно и нельзя, от танцорок до дам из высшего общества, тем паче если те и другие не отличались особенной моральной стойкостью, как та же Катенька Пименова или… или Мари Трубецкая.