Он пожал плечами и склонился над рапортом, выводя слова очередного донесения королю Фердинанду. Однако, когда в этот же день он отправился в замок, чтобы наконец поговорить с глазу на глаз с молодой королевой, во дворе дорогу ему перебежал Станьчик.
Потряхивая погремушкой перед носом, он тараторил:
— Большой колокол звонит во славу короля. А в честь сырного человечка гремят погремушка и бубенцы! Совсем крохотные, ему под стать!
— Пошел прочь! — огрызнулся Марсупин.
— Я бы рад с вами поговорить, посоветовать, но не смею. Нет на то согласия римского короля.
Остается лишь трезвонить и трезвонить. И все же советую: в рапортах в Вену пишите не о пармезане, а о скорейшей выплате приданого. Тогда и вам жить будет легче в Кракове. А может, и на Вавеле. Слово чести!
Марсупин, который не собирался вступать в разговор со Станьчиком, остановился как вкопанный.
Потом спросил:
— Да ты откуда все знаешь?! Приданое, говоришь?
— Ну да, сырный ты человек! Ну да! Бубенцы мои так и трезвонят: Приданое! Приданое! Стыд и срам! Племянница императора без приданого! Бесприданница! Бесприданница!
И он последовал за Марсупином, старавшимся удрать от шута, словно от злой, настырной собачонки. сем не такой, какого ждала Бона: святой отец позволил молодой чете, находящейся в столь близком родстве, соединиться брачными узами — по причине уже данного ими друг другу обета верности.
— Говорят, что этот год счастливый, — взорвалась Бона, читая папский документ, — но для меня и для династии он прескверный. Что может быть горше болезненной, бесплодной супруги? Я буду ее лечить, но боюсь, что она передаст свой изъян детям, ежели они явятся на свет. Нет! Пожалуй, лучше не допускать близости между ней и Августом… К тому же есть и другой предлог. Вена до сих пор не выплатила приданого и, видно, ждет, что мы учиним с подкинутой нам больной принцессой.
Вы перехватываете рапорты Марсупина, — обратилась она к Паппакоде. — О чем же он пишет?
— О сплетнях, о пармезане, об одиночестве Елизаветы.
— И по-прежнему ни слова о деньгах? — продолжала она.
— Похоже на то, что они только собирают надлежащую сумму.
— Боже! Дочь Габсбургов — нищенка. У нее ничего, ничего нет!.. Ладно, отсчитаешь казначею молодого короля из моих денег пятнадцать тысяч дукатов.
— Не понимаю, ваше величество. Для чего? — спросил он.
— Хочу подарить Августу несколько обитых пурпуром экипажей. А также дам ему дукатов — пусть он, великий князь Литовский, строит на востоке приграничные крепости и ставит часовню на могиле Витовта. Я прибыла сюда, не в пример Елизавете, с приданым. У тебя ко мне есть какие-нибудь дела, бумаги?