— Я никогда не тосковал ни по одной из женщин. Не та — так другая. Ни одну из них я не любил, как тебя. Даже Диану.
— А как вы меня любите, дорогой?
— Совсем иначе. С огромной нежностью, с упоеньем… А это значит… значит…
— Значит, вы и в самом деле меня любите? — спросила она робко, исполненная надежды.
— Да, я люблю тебя так горячо, так сильно! Ты у меня в крови, в сердце, в мыслях. Словно бы мне каждый вечер кто-то приворотное зелье подмешивает в мед.
— Я без вас весь день тосковала, дорогой мой. Весь этот длинный-предлинный день… Прежде я всегда наслаждалась любовью… Чужим желанием, своей радостью. А теперь… это не просто радость ждущего ласки тела. Я также… Люблю вас всей душой, всем сердцем.
Они покинули Гаштольдов замок через несколько дней, и дни эти, как соты медом, были заполнены нежными объятиями, ласками. Карета Радзивиллов ехала впереди, и Черный уверял брата:
— Наш будет, увидишь. Еще немного, и он — наш.
— А Барбара? — спрашивал Рыжий, любивший младшую сестру больше, чем старшую, Анну.
— Следи, чтоб держала сокола на руке, а то улетит в Краков, в объятья супруги. Любит не любит, нам все равно, был бы он только с нами, а при нем его великокняжеский колпак.
С середины ноября Барбара поселилась во дворце Радзивиллов, королевский двор ожил — в нем слышен был веселый гомон, звучала музыка итальянской капеллы. Молодой король окружил себя сверстниками из знаменитых родов, польских и литовских, любил смотреть выступления странствующих жонглеров, акробатов и канатоходцев, любил яркие маскарады, остроумные выходки придворных шутов и карликов. В особенности одна из карлиц, по прозвищу Коротышка, как верный пес, следовала за ним по пятам, пока наконец королевский любимец Лясота, приглядевшись к ней внимательнее, не спросил короля, не видел ли он раньше Коротышку в покоях королевы, на Вавеле. Только тогда Август заметил, что перед ним маска из румян и белил, скрывающая безобразное лицо. Лясоте было велено проследить, чтобы Коротышку хорошенько отмыли, оттерли мочалкой и после этого показали Остое, знавшему всех придворных шутов Боны в лицо. Остоя, припертый к стенке, вынужден был признать, что Коротышка — любимица королевы Дося и что в Литву она приехала давно, вместе со двором Августа.
— Все это время, до отъезда в Гераноны, она шпионила за мной. Коли так, не желаю тут видеть и Остою. Очень жаль, но кто знает, может, и он доносит обо всем на Вавель и в Неполомице? Ведь он ездил с нами на охоту! — вспомнил вдруг король и обратился к Довойне: — При первой же оказии отправишь обоих в Краков. А пока пусть не попадаются мне на глаза.