В этот вечер она уже вполне спокойно выслушала новости, что привез последний гонец.
— Ты говоришь, — расспрашивала она Паппакоду, — что молодой король, ради того, чтобы получить согласие примаса на коронацию, предал иноверцев?
— Можно это и так назвать, госпожа. Он велел не давать им чинов, не допускать в сенат, а коли будут в своих заблуждениях упорствовать, преследовать и карать как еретиков.
— Тщится воспрепятствовать идущей с запада волне… Но, должно быть, делает это только ради Барбары, ведь он сам, да и Радзивиллы весьма до всяких новшеств охочи.
— Это было и прошло, госпожа. Сейчас он готов заключить любой пакт и договор, лишь бы настоять на своем.
— Все для того лишь, чтобы угодить Барбаре? Ну что же, тем хуже для него — наживет новых врагов. Что еще слышал?
— Болтовню камеристок, к которым она не слишком добра. Говорить?
— Да.
— Слишком часто парча на ее ложе в крови. И днем, когда устанет, такое случается…
— Санта Мадонна! Не может быть, чтобы скидывала столь часто. Больна, не иначе!
— При дворе болтают о французской болезни. Но медики отрицают, говорят, в животе у нее нарыв.
— Так или иначе — больная, — заявила Бона. — Хворь у нее не та, что у Елизаветы, но, должно быть, тоже родить не сможет. А я-то думала, что она хоть это сделает, облагодетельствовав не себя и свой род, а Корону: подарит ей наследника.
Паппакода поглядел на нее с изумлением.
— И вы, государыня, признали бы ее сына?
— Да. Ведь прежде всего это был бы сын Августа, Ягеллон, — не колеблясь, отвечала Бона.
— Уж не напустили ли на нее порчу? — спросил он, помедлив.
— Замолчи! — воскликнула Бона. — Август еще молод. Я верю, не все потеряно.
— Может, и в самом деле молодая госпожа до коронации еще и выздороветь успеет? — изворачивался Паппакода. — В Кракове в декабре месяце большое торжество предстоит. Коронация и пиршество в замке.
— Только без меня. Ну а что же они? Радзивиллы?
— О! Вельможи бесятся, «королевскими сводниками» их называют. Они скоро лопнут, столько король в раскрытые их пасти пихает. Рыжему дал трокское воеводство да не одну тысячу дукатов, а Черного сделал великим канцлером, воеводой литовским, а уж подарков надавал без счета!
— Но ведь это все огромные деньги! — огорчилась она. — Эдак он за год промотает отцовское наследство.
— Вы, госпожа, как будто предвидели это, когда велели вывезти сюда всю казну.
— О Dio! Если бы я при этом еще и знала, что станется с династией Ягеллонов. Но этого я не знаю, не знаю, не знаю!
Барбара была измучена не только приступами болей, избавить от которых ее никто не мог, но и постоянным вымогательством братьев. Стоило королю покинуть Вавель, как они тотчас являлись к ней, просили, настаивали, угрожали… Рыжий жаловался: