— Замело? Что из этого?
— Всюду снег.
— Прикажите расчистить. Я спешу рассказать королеве о решении Совета. Хочу провести Рождество дома. Первое Рождество вместе с великим князем. Теперь все поняли?
Алифио, услышав новость, вздохнул свободно.
— Пусть святой Николай, покровитель Бари, возьмет будущего владыку Литвы под свою опеку, — сказал он. — Я тотчас же велю людям готовиться в путь.
Он поспешно вышел и, увидев епископа Мендзылеского, передал ему решение тайного Совета, не добавив к этому ни слова.
— И король не сказал, что знает, кому обязан? — удивился епископ.
— Нет. Меня удивило, что он ни единым словом не выразил свою благодарность за столь хорошо подготовленные Нами переговоры. Но у меня есть и еще одна новость: хотя дороги страшные, выезжаем завтра. Его величество спешит поделиться новостями с королевой.
Мендзылеский ничего не ответил на это и они разошлись. Только после нескольких дней тяжелого путешествия канцлер королевы вспомнил про этот разговор и должен был признать, что королева Бона куда лучше умела благодарить своих посланников и клевретов.
— Наконец-то! Наконец-то! Сигизмунд Август — великий князь! Через Вильну лежит его путь к короне. В этом я уверена, — оживленно говорила она, глядя на своего канцлера.
Алифио, зная, какое сопротивление было оказано королю, отвечал весьма осторожно.
— Август пока младенец, ему всего два года. Не надо спешить еще и потому, что и вельможи и духовенство в Короне наверняка противиться будут. Их мнения никто заранее не спрашивал.
— Я знаю, что и в Литве не все было гладко. Мендзылеский заслуживает всяческих похвал. А вы — почетной должности бургграфа.
Алифио поглядел на нее с нескрываемым удивлением.
— Король согласится удостоить этой чести меня? Ведь все знают, что этого домогается Паппакода?
— Он? Никогда! — резко возразила Бона. — Разве он сделал что-нибудь для Августа? Ничтожество! А впрочем… Скажите, сколько управляющих в краковском замке?
— Всего десять.
Бона неожиданно рассмеялась.
— Вот видите. Даже мне не удастся назначить одиннадцатого. А к тому же Паппакода умеет только одно — считать. Пусть стережет нашу казну, в этом искусстве с ним никто не сравнится. Да еще в умении подслушивать разговоры в любом покое вавельского замка.
Алифио не передал этих слов Паппакоде, но через неделю тот сам явился к королеве с сообщением.
— Я слышал, как маршал Вольский говорил Кмите, что в Кракове, в Познани и Гнезно неспокойно.
Поляки не могут простить литвинам, что они своей волей предрешили будущность Августа, пусть даже на тайном Совете.