— Устала не устала, а для него препон нет.
— Да, — подтвердила Марина. — И все из-за того, что не вы, а он стал бургграфом.
Промахнулись вы, синьор, недоглядели.
Паппакода стиснул кулаки:
— Ничего, они мне за это заплатят. Еще неизвестно, кто останется на поле боя последним…
В это же время канцлер королевы докладывал ей о совсем иной интриге.
— Всемилостивая госпожа, Дантышек сообщил, что великий магистр уже вернулся в Крулевец.
— Вам что-нибудь известно?
— Да, — начал он. — Но только…
— Говорите, что нас ждет — новая война?
— До дня десятого апреля он имеет намеренье… — поторапливала Бона. — Имеет намеренье требовать чего?
— Согласия его величества на секуляризацию Ордена, — помедлив немного, сказал Алифио.
Не может этого быть! Я не допущу! — крикнула она, не пытаясь сдержать бешенства. — Не поверю, пока не услышу этого сама, из уст его величества. А как же Дантышек? Что он советует?
— Он сторонник присоединения прусских земель к Короне. Сейчас, пока князь Альбрехт слаб.
— Король с ним согласен?
Алифио, опустив голову, молчал. Но когда Бона еще раз крикнула он смешался. Королева была слишком разгневана для того, чтобы соблюдать придворный этикет, он последовал за ней, хотя она не шла, а бежала к королю анфиладами комнат, и видел, как, словно вихрь, ворвалась в королевские покои.
— Значит, так оно и есть?! Великий магистр станет прусским герцогом? И вы не крикнули: „Запрещаю“?
— Во имя чего я стал бы противиться? Помилуйте! Вы предпочитаете войну? — спросил он, стараясь сохранить спокойствие.
— Нет, но ведь можно заключить новый договор или союз…
— С Орденом крестоносцев? — удивился король.
— Но ведь Альбрехт нынче в моде, краса и гордость реформации! Будучи крестоносцем, он и пруссаков, и наши окраины мечом в истинную веру обращал, а теперь готов Польшу еретикам запродать.
Сигизмунд нахмурил брови.
— Нам казалось, что до сей поры Речью Посполитой правили мы. И далее править намерены, — произнес он с нажимом.
— Санта Мадонна! А не думаете ли вы, что папа проклянет его?
Король раздумывал одно мгновенье.
— Это не пошло бы на пользу нашему вассалу. Если он таковым будет. Дело тонкое и нелегкое.
Разве что… Кпшцкий все уладит, на его дипломатическое искусство возлагаю надежды.
— Кшицкий? Чьими словами вы хотите в Риме защищать отступника? Словами польского поэта?
Он глянул на нее чуть насмешливо.
— Неужто вы не помните, о чем так недавно меня просили? Полагаю, что медоточивые речи епископа из Пшемысля помогут нашему будущему вассалу.
Бона смутилась, но не думала отступать.
— Епископа? Стало быть, Кшицкий все же… Но Альбрехт — Гогенцоллерн. В жилах его течет немецкая кровь.