— О, — с шутливым почтением протянула она. — Ценю твою жертву.
Гордон опустился на пассажирское кресло и притянул Грейс к себе на колени.
— Ты должна понять традиции моей семьи, — сказал он серьезно. — Вот, например, Селия. Ты ее знаешь, встречалась… Не правда ли, это отрешенная от реальностей жизни женщина? Мать в этом смысле была еще круче. Она всегда мечтала о том, чтобы стать миссионером, но в итоге не подошла из-за слабого здоровья. Поэтому ей пришлось выйти замуж за моего отца. Он умер, когда я был еще совсем крохой. Я совершенно не помню его. Так вот мать растила нас с Селией только для того, чтобы мы посвятили свою жизнь делу миссионерства. Вместо нее.
— Понимаю, — проговорила Грейс.
— Она умерла, когда мне было десять лет, — продолжал Гордон. — Меня подвели к ее смертному одру, и она заставила меня торжественно поклясться в том, что я стану миссионером как только достаточно подрасту для этого. Я не мог впоследствии нарушить обещание, данное умирающему человеку.
— Но ведь тогда ты был еще несмышленым мальчишкой, — возразила Грейс.
— Знаю, — сказал он. — Но Селия была одержима идеей миссионерства, она бросилась в него, как в омут. А поскольку нашим небольшим наследством распоряжалась именно она, по праву старшинства, то и мне пришлось идти по жизни в этом русле. По прошествии времени мне удалось убедить Селию в том, что как врач я принесу больше пользы миссии. Она уехала обращать в христианство своих первых язычников, а я остался за стенами медицинского колледжа. А для того, чтобы я поскорее и получше закончил учебу, она высылала мне ровно столько денег, чтобы я не погиб с голоду.
Грейс внимательно слушала рассказ Гордона, вглядываясь в его лицо.
Он рассмеялся.
— Теперь, боюсь, она и вовсе лишит меня наследства, ибо я согрешил.
Она заглянула ему в глаза.
— Ты считаешь, что согрешил?
— Разумеется, нет, — ответил он. — Я хочу, чтобы мы поженились. Как только вырвемся отсюда.
Грейс поудобнее устроилась у него на коленях и склонила голову ему на грудь, борясь с противоречивыми чувствами. В то время как одна ее часть обрела покой и умиротворение от того, что вновь попала в мужские объятия, другая настойчиво нашептывала о том, что это следует расценивать как предательство по отношению к Брюсу.
— Знаешь, что я думаю? — спросил Гордон, нарушив затянувшуюся паузу.
— Не знаю, но догадываюсь.
— Нет, не это, — улыбнулся он. — Я думаю о рыбе с жареной картошкой.
— О рыбе с жареной картошкой?
— Да. Просто я перебирал в уме блюда, которые не отказался бы сейчас попробовать, и остановился в итоге на рыбе с жареной картошкой. Ты любишь это?