«Она заметно повзрослела, хотя и казалась слишком маленькой для своего возраста, — писала леди Уорнклифф. — У неё была весьма приятная внешность и вполне сносная фигура, хотя и далеко не идеальная. А ее манеры представляли собой такое прекрасное сочетание детской наивности и взрослой рассудительности, которого я никогда не видела прежде. Казалось, что она родилась, чтобы быть принцессой, причем безо всякого притворства и подражания... когда она собралась идти спать, мы все почтительно встали, а принцесса поцеловала тетушку Софию, а потом отвесила нам два чрезвычайно вежливых поклона по обе стороны стола. И только после этого она вышла из-за стола и отправилась в спальню в сопровождении гувернанток. Без всяких сомнений, у нее уже выработались хороший вкус и превосходные манеры, а ее увлечение куклами, музыкой и рисованием лишь подтверждает наличие прекрасного воспитания. Я быстро пришла к выводу, что именно она спасет нас от демократии, так как невозможно себе представить, что не будет пользоваться огромной популярностью, когда станет взрослой и будет более открытой для широких слоев населения».
Еще в большей степени была очарована маленькой принцессой Гарриет Арбатнот, близкий друг герцога Веллингтона. Она нашла ее «самым необыкновенным ребенком из всех, которых ей доводилось встречать». «Это очаровательное, прекрасно сложенное и красивое создание, — уточнила миссис Арбатнот, — она чрезвычайно резва и по-детски непосредственна (ей было всего девять лет), с необыкновенным воодушевлением играет со своими куклами, но в то же самое время превосходно воспитана и в высшей степени величественна, как и подобает принцессе». Кроме того, девочка была грациозна в движениях и всегда ходила с высоко поднятой головой, что еще больше подчеркивало ее королевскую осанку. Этой цели служили и высокие колючие воротники ее платьев, которые вынуждали девочку всегда держать голову прямо.
Однако только когда принцессе исполнилось одиннадцать лет, она в полной мере осознала, как близка к трону. Разумеется, ей и раньше приходилось чувствовать себя важной персоной. Слуги относились к ней с подчеркнутым подобострастием, а во время прогулок незнакомые и весьма солидные джентльмены вежливо приподнимали шляпы в знак приветствия. Да и сама она вела себя соответствующим образом. Когда кто-то из детей протягивал руку к игрушкам принцессы, она тут же напоминала, что это ее игрушки, и никто не смеет к ним прикасаться. А однажды она со всей серьезностью заявила своей юной подружке: «Я могу называть тебя Джейн, но ты не должна называть меня Викторией». По словам баронессы Лецен, несколько дней спустя после сложного экзамена, который принимали у нее епископы Лондона и Линкольна, баронесса разложила на столе принцессы карту ее генеалогического древа. «Я никогда не видела этой схемы, — изумленно заметила принцесса Виктория и после тщательного исследования добавила: — Теперь я вижу, что нахожусь, гораздо ближе к трону, чем предполагала ранее». После этого она вдруг расплакалась, а Лецен напомнила ей, что тетушка Аделаида все еще молода и вполне может родить ребенка, который, несомненно, будет иметь больше прав на престол, чем она. Разумеется, только после смерти отца.