Прикрыв рукой глаза, он попытался вспомнить, когда видел Лорел в последний раз. Ее, кажется, не было в доме в день той унизительной истории.
Или была?
«Думай!..»
Он был так погружен в беспросветный мрак, так отрешен от всего…
Это друзья приказали ему явиться туда в гости, посмотреть на его любимую девушку, он и поехал… Там он пережил самую замечательную, самую поразительную ночь в своей жизни, которая почти вернула его в мир живых. А затем сердце вновь жестоко вырвали из груди…
Потом последовали два месяца, проведенные в пьяном тумане, в погружении во тьму. Колин и Эйдан убедили его, что самоубийство — чистый эгоизм. Слишком многие хотели, чтобы Джек стал добрым хозяином, достойным наследником больного дяди. У него были обязанности. Осознание этого не дало ему совсем погрузиться во мрак, но он остался пребывать в сумерках. Пока не увидел Мелоди.
А теперь явилась Лорел, чтобы забрать ее.
За дверью топтались Колин и Эйдан.
— Сейчас он укладывает ее в постель, — тихо произнес Колин. — Бедняга. Я никого не видел таким раздавленным, каким он вошел давеча в дверь клуба.
Эйдан бросил на Колина быстрый взгляд:
— А я видел.
Колин отвел глаза.
— Со мной все будет в порядке. Это я тревожусь о Мэдлин и о Прю. И о Джеке.
Эйдан медленно кивнул: — Мне совсем не хочется видеть Мелоди грустной, но она пережила много трудностей, как и Прю. А вот Джек… Колин потер рукой затылок. — Джек и так ходит по краю.
— Последние несколько дней он выглядел лучше. — Эйдан сделал парочку медленных вдохов. — Я подумал, что обретение Мелоди стало для него почти что… возрождением. Колин неотрывно смотрел вдаль.
— Ты хочешь сказать, жизнь за жизнь?
Эйдан усиленно разглядывал свои руки.
— Мы этого не знаем.
— Нет. — Колин старался не встретиться взглядом с другом. — Мы не знаем ничего подобного. Не наверняка. На другой стороне коридора приоткрылась дверь в комнаты Колина и Прю. Прю, широко распахнув глаза, прижала руку ко рту.
Жизнь за жизнь?
Уже стоя наверху, перед запертым чердаком, Джек заколебался. Стоит ли ему стучать? Чувствуя себя глупо, он все же постучал в дверь. Прижав ухо к замочной скважине, он еле расслышал презрительное фырканье Лорел.
— О, будьте добры, входите. — Даже толстые дубовые доски не смягчили иронии в ее голосе.
Тяжелый ключ согрелся в его кармане. Лицо пылало от смеси стыда и неловкости, приправленных чуточкой раздражения. В единый миг он ощутил сразу три чувства, которых никогда раньше не испытывал.
Он повернул ключ, а затем медленно-медленно отворил дверь… И едва увернулся от осколков полетевшей ему в голову посудины.