Разумеется, мы дали индусам и много чего другого. Например, автомобиль Morris Oxford, превращенный ими в Hindustani Ambassador, а недавно мы дали им Rover SD1. Этот последний начали выпускать внутри страны, чтобы не платить огромные таможенные пошлины, но, хотя на рынке были всего две другие модели легкового автомобиля, «Ровер» с треском прогорел.
Подобно крикету, индийский «Ровер» был непрост в обращении, до безумия скучен, чувствителен к малейшему дождику и, что хуже всего, требовал много денег на содержание. Например, полная заправка бака бензином стоила 2000 рупий, что вдвое превышало годовой доход среднего индуса.
Несмотря на все превратности и перипетии истории, индийцы до сих пор не махнули на нас рукой. Когда в аэропорту Бомбея садится «Боинг-747» «Британских авиалиний», все наземные службы выходят на летное поле, чтобы его поприветствовать.
Причина этой любви кроется в том, что в 1930-е годы четверть всех собранных в Британии «роллс-ройсов» оказалась в Индии, и многие из них были впоследствии кастомизированы — салонные лампы были отделаны драгоценными камнями, дверные ручки — слоновой костью, а сиденья покрыты тигровыми шкурами. Эти автомобили до сих пор ездят по Индии, и в этой связи в умах местных жителей укрепилась мысль, что «британский» есть синоним «роскошного».
Вот почему в свое время индийцы, выбирая машину, которую они станут выпускать у себя, остановились на «Ровере». Эта компания недавно продала в Индию все оборудование, необходимое для выпуска Montego. Сегодня в Индии выпускается двадцать моделей легковых машин, и самая дорогая из них — Austin Morris за 20 000 фунтов стерлингов. Это дорого, если учесть, что на перекрестках придется уступать дорогу автобусам и фургонам, но некоторых это не останавливает.
В последний вечер пребывания в Бомбее я пошел прогуляться на городской пляж и долго смотрел, как солнце садилось в сточную канаву, которую называют здесь океаном. Я видел детишек, стегающих пони, женщин, справляющих нужду на морском песке, и людей, которые прекратили заниматься попрошайничеством, когда проказа отъела им руки до плеч.
Я думал о грязи и запустении, о крикете, о вопиющем социальном неравенстве и удушающей все живое бюрократии. Я думал о массовой бойне на дорогах, о мерзкой куче грязи по имени Калькутта и о прохожих с трясущимися головами.
От размышлений меня отвлек слабый булькающий звук откуда-то из недр живота, оповещающий, что мои железные (как правило) внутренности отражают атаку кубика со льдом, который я только что бросил в бокал. Вскоре волнение внутри утихомирилось, и я вернулся к размышлениям. Если в этой стране настолько все плохо, думал я, почему она мне так нравится?