Она подала ему свиток, и вся семья вышла. Как только Сириск взял в руки пергамент, сердце что-то шепнуло: «Она… Гелика». И не обмануло.
На небольшом, желтоватом, измятом листке четкими греческими буквами было написано:
«Я знаю, ты жив. Отчего ты молчишь? В тот же день, ночью, моя подруга ходила на берег и не нашла тебя там. Я ничего не знаю, но сердце говорит мне: ты жив, и рана твоя не смертельна. Ты не можешь прийти ко мне. Но ты сможешь передать весточку через этого человека, он верный мой друг. И не удивляйся. И ни о чем его не спрашивай. Только передай весточку. А может, ты забыл меня? Или дела не дают тебе взяться за стиль и пергамент? И скоро сам придешь искать встречи? Этого не делай. После майской агапевессы Агнесса еще суровее затянула узду. Все наши ойропаты дни и ночи в круговых разъездах. Но для Отии нет преград. Доверяй ей и храни тайну. И главное: скоро у меня должен родиться наш мальчик. И это маленькое солнышко я ношу в себе. Но что будет? Ведь по нашим законам мальчиков сбрасывают со скалы. Но не бойся, свет мой. Скорее умру я, чем это произойдет. Я еще не знаю, но, кажется, смогу спасти его. Жди весточки. Не хочу надоедать тебе, поэтому не требую, но прошу — скорее напиши и не забывай.
Навеки твоя Гелика».
Чуть заметно чадила лампадка. Полумрак. И только светлый язычок пламени в ночи.
— Свет ты мой, — прошептал Сириск. — Свет во мраке…
Он быстро встал, достал пергамент, пиксиду, стиль и, немного подумав, написал:
«Гелике от Сириска.
Вот и звучит звенящая, тонкая нить. Вот и ночь за окном и ветер. Вот и память всколыхнулась цветами улыбки о тебе, милая Гелика! Сколько дней прошло. Сколько горя видел я за эти дни и месяцы. Но незримая та струна все поет в моем сердце, и та музыка останется со мной навеки. И сколько бы вины не было за мной, меня все же поднимают ввысь крылья Киприды. Я жив. И не знаю, кто спас меня, кто выходил. Помню только пещеру и женщину в длинных белых одеждах… Увижу ли я тебя? Прижму ли к сердцу нашего мальчика? Вырву ли тебя из когтей ойропат и этой жестокой Агнессы? Я исполнил твою просьбу: никто не слышал от меня ничего о вашем царстве.
Страшно подумать, что может случиться с нашим мальчиком. Я тоже знаю — это будет мальчик. С богами не спорят, все же, спаси его, любовь моя. И дай мне знать, как помочь тебе. Я сейчас мысленно закрываю глаза и вижу голубоватые горы, и весенний ветер заносит ко мне аромат того луга на Доросе, где шли мы с тобой. И все это я ношу в себе: и тебя и нашего еще не родившегося Лагорина. Пусть будет у него это гордое имя.