— С удовольствием! Только ведь мое «ружье» не стреляет и во время киноохоты выстрелы отменяются!
— Хорошо, — согласился, смеясь, заготовитель. — Мы хотя и возьмем ружья, но не будем мешать вашей съемке. Когда пойдем?
— Хоть завтра!
Места вокруг Полигуса глухие, таежные. На сотни километров вокруг раскинулись охотничьи угодья. Особенно славятся дичью и зверем долины рек Енгиды и Кондромо, самых больших притоков Подкаменной Тунгуски в этом районе. На их берегах устроены охотничьи избы, в которых живут во время промысла полигусские охотники. К избушкам ведут из села тропы. По одной из троп мы и решили отправиться на киноохоту.
На другой день утром у избы Сорокина собралась небольшая компания. Кроме Петра Константиновича здесь были двое местных ребят. Одного звали Тимка, другого Федор. Они были с рюкзаками и ружьями.
— Куда пойдем, ребята, на Кондромо или на Енгиду? — спросил заготовитель.
— Конечно, на Кондромо. Там копалух и глухарей навалом! — сказал Федор.
Гуськом мы направились по маленькой узенькой тропинке в гору к живописным столбам, которые высятся над Полигусом. С этих каменных утесов открывается прекрасный вид на долину Подкаменной Тунгуски с прилепившимся на ее берегу крохотным поселком. Далеко простираются сплошь заросшие лесом плоские горы.
Осенние краски оживили таежный океан. Казалось, будто земля накрыта вывернутой мехом вверх шубой: огромные острова пожелтевших лиственниц — светлая шерсть, а пятна вечнозеленых кедров и елей — темная.
Тропа ведет нас в глубь тайги. Километра три она поднимается в гору, потом столько же спускается вниз, в долину небольшого ручья. У ручья тропа раздваивается. Сорокин показал на правое ответвление тропы:
— Это дорога в верховья реки Кондромо, в заимку Манкур и озеро Хаталанда. Километров восемьдесят отсюда будет.
Все эти названия звучат для меня как-то особенно, говорят о местах, доступных только смелым охотникам...
На берегу речки мы остановились на привал.
— А теперь пойдем в сторону заимки Кондромо, — сказал Сорокин.
Тропа теперь пошла вдоль речки, по склону лесистой долины. Весь склон был покрыт мягким и глубоким мхом. На нем, как рассыпанные рубины, лежали ягоды еще не совсем спелой клюквы. Немного выше по склону попадалась голубика, а еще выше краснели целые полянки брусники. Тяжелые, темно-красные, переспелые ягоды лежали во мху, неудержимо притягивая к себе.
Мы увлеклись было брусникой, но наше занятие неожиданно прервал тревожный свист рябчиков. Прямо перед нами с земли взлетели два рябка.
Ребята взялись за ружья, но Сорокин остановил их: