— Меня обозвал.
— Когда?
— Полгода назад.
— И вы только теперь вспомнили? Решили свести счеты? За что, скажите, решили сломать человеку жизнь? Оскорбил? Но это действие квалифицируется по статье «Хулиганство», за него виновного можно оштрафовать либо подвергнуть наказанию в виде принудительных работ сроком на пятнадцать суток. Голосование, как и участие в собраниях, — дело добровольное. Если суд помнит, это записано в Конституции. Я, как защитник, не вижу состава преступления в действиях своего доверителя и настаиваю на его освобождении из-под стражи!
— Выходит, ему теперь можно даже руководителей материть? — взвизгнула Торшиха.
— За это он уже понес наказание. Даже сверх оговоренного законом!
— Он меня, свою сестру, и то выгонял из дома! — подала голос Дунька.
— Ваши претензии к делу не относятся! Подавайте отдельное заявление. Я уверен, что подзащитному будет что возразить!
— Конечно! Она мать била! Сживала ее со свету! — не выдержал Егор.
Председатель суда — седой старик с орденскими колодками, пристально разглядывал Никиту. Он не задавал вопросов. Он слушал молча, бесстрастно. И, казалось, был далек от всего, что происходит в зале суда.
Когда суд ушел на совещание, Егор обреченно покачал головой. Государственный обвинитель потребовал для Никиты пять лет лишения свободы. И все время, пока суд совещался, Никита переживал:
— Зря не уехал из деревни. Надо было!
— Эх, Никитка! Ну до чего невезучий! — сокрушался Егор. И тут же вскочил при словах:
— Суд идет!
— …за отсутствием состава преступления уголовное дело против вышеупомянутого — прекратить. Снять арест. И выпустить на свободу из зала суда! — не верилось Никите в услышанное. — Взыскать материальный ущерб в размере трех месячных окладов с лиц, виновных в возбуждении уголовного дела! — читал председатель суда, изредка оглядывая багрового обвинителя, бледного председателя колхоза, онемевшую Торшиху, торопливо выскочившую из зала Дуньку.
Никита, не сдержавшись, плакал, как ребенок, закрыв лицо руками:
— Неужели она все ж есть? Как успела появиться здесь? — верил и не верил человек в правду…
Он, как и другие, так и не узнал тогда, что эта правда
пришла сюда через все колымские сугробы, следом за председателем суда, отбывавшим на Колыме пятнадцать лет по оговору.
На него пытались давить госбезопасность и прокуратура, милиция и райсовет, райком партии. Но не сумели сломать, заставить вынести обвинительный приговор. Он видел возмущенье прокурора. Однако сильнее была память о пережитом в своей судьбе. Он никому не отдавал предпочтенья, кроме правды и закона. Он был их слуга. Но особо внимательно изучал дела тех, кто был отмечен Колымой. Его считали самым справедливым человеком.