— Ты обозвал меня.
— А разве ты не заслужила?
— Лучше б избил, чем назвал уродкой. Неужели я вправду безобразина? — налились слезами глаза девчонки.
— Эх, Лилька! Есть уродство страшней внешнего! Его красками не замажешь. Оно изнутри прет. Ничем его не остановить. Оно калечит судьбы многих. Я знал такую с детства. Она действительно безобразна. И ты в тот день напомнила мне ее. А ведь я любовался тобой, как цветком. Будто мальчишка, готов был верным барбосом лечь у твоих ног. А ты, как крушина. Лишь с виду пригожа. Но ни тепла, ни сказки в твоей душе не осталось. Будто не я, а ты все на северах поморозила.
— Никитка! Поверили мы…
— А что изменилось с тех пор?
— Ты оказался совсем не таким! Ты сильный.
— Я или трактор?
— Язвишь? А зря! Я не за трактор прошу. Меня прости! Ведь и ты ошибался и не сдерживался.
— За свое наказан!
— Ты что ж? Хочешь сказать, что и мне надо пройти через Колыму?
— Тебе не выдержать. Да и зачем крайности? Можно и в своей деревне жить хуже, чем на Колыме, что вы пытались мне устроить, но не удалось. Я уже прошел свою трассу. Она позади. Не приведись кому из вас попасть туда — сковырнетесь мигом. Чижики желторотые. Говори, что хочешь? Сено, дрова подвезти? Ладно! Поможем! Сделаем! Только не смотри на меня так, словно влюбилась! Все равно не поверю!
Лилька покраснела до корней волос. Она не знала, что ответить, и спросила тихо:
— А почему не поверишь?
— На Севере мало цветов. Там вечная мерзлота. Не растут цветы на холоде. На Севере не говорят о любви. Ее доказывают жизнью, долгими годами.
— И все равно не верят?
— Если растает лед и на сугробах зацветут цветы, может, тогда.
— Никитка! Ты слепой дурак! — услышал вслед…
— Дураком станешь, если поверишь вертихвостке, — сказал ему Егор. — У ней есть парень — в армии нынче служит. Эта шалава ждать обещалась. За его и выйдет. А тебя в дразнилки пристегнуть норовят. Ежели ее тот ухажер попытается характер показать, она тобой грозить станет. Все они лахудры такие. Не верь ни одной!
Никита, услышав такое, совсем перестал обращать внимания на девок:
— Выходит, меня в запасные прочили. На всякий поганый случай? Ну уж не обломится, — решил он. И хотя слово свое сдержал, привез Лильке дрова и сено, но в дом не вошел, даже на крыльцо не ступил.
Наблюдая за ним, Егор решил отвлечь племянника от девки насовсем.
— Может, навестим твоих в Березняках? Нынче рот разинут — не пропал, на свои заработанные живешь. У них угол не просишь. Одет и обут не хуже председателя колхоза. Да и мать пора проведать. Сдается мне — лихо ей у Дуньки. Всяк кусок помечен. А пенсия у мамани, мне не говорить, — слезы, да и только. Не столь душа остыла, сколь дочки боится. Давай съездим!