В нем столько скорби, столько застарелой боли и пережитой муки, что сердце просто рвется на части, а на глазах сами собой закипают слезы. Рум сжимается, как от невыносимой ноши, и роняет голову с помертвевшим лицом, но я уже не слушаю — опускаюсь на колени рядом и бережно касаюсь пышной гривы некогда черных волос.
— Я освободила тебя не потому, что ты сделал что-то плохое, — говорю тихонько. — Не потому, что хотела избавиться. Я не знаю, кем ты был, как жил и для чего умирал. Не знаю, стоило ли оно того или нет. Понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, кто были твои враги, чем ты тогда жил и какие народы существовали на этой земле. Что за звери бродили и кто кого из вас невзлюбил… но войны были всегда и везде, человек просто не может без войн. Это его природа. Наша природа, если хочешь. Такова наша суть, и не нам с этим спорить. Ты воевал и сражался за то, что считал правильным. У тебя были враги, которые тоже считали себя вправе отнимать жизни чужие. Но именно сейчас это все неважно, понимаешь? Просто потому что ты — мой друг, который почему-то растерялся от своего нового положения. Неужели забыл, что ты был со мной долгие десять лет? Забыл, как хранил, учил и оберегал непутевую рыжую девчонку, не умеющую правильно снять чужой облик и обожающую рыдать в подушку от страха? Что показал ей этот мир, многое передал, научил самым разным вещам? Ты столько помогал, заботился, столько раз спасал мою жизнь… Рум, разве этого мало, чтобы понять очевидное?! Да, когда-то ты был другим. Да, ты хотел, чтобы все получилось иначе. Да, из этого ничего не вышло, и теперь тебе кажется, что это было предательством. Я знаю, как это трудно — прощать и принимать прошлое. Ты сам меня этому учил. Помнишь? А еще я знаю, что у меня никогда не было такого верного и преданного друга. Я по-прежнему люблю и ценю тебя, что бы ни случилось. Верю и прощаю старые ошибки, слышишь? Я прощаю тебя! И хочу, чтобы ты сделал то же самое! Прошлое не вернуть. Что сделано, то сделано, но хотя бы сейчас, здесь… пожалуйста, перестань себя винить.
У него странно подрагивают плечи, из груди вырывается прерывистый вздох, а голова опускается еще ниже, словно мои слова давят хуже могильной плиты. Но я не позволяю ему отвернуться — приподнимаю тяжелый подбородок и заставляю смотреть глаза в глаза, мысленно удивляясь насыщенному цвету его удивительных кошачьих радужек, которые вдруг напомнили мне золотое сияние глаз Ширры.
— Я прощаю тебя, Рум, — повторяю настойчиво, второй рукой крепко сжимая его когтистую кисть. — Ты мой друг. Напарник и компаньон, помнишь? И ты очень мне нужен. Честное слово. Особенно сейчас. Я хочу, чтобы ты вернулся.