Пришлось смириться с неизбежным и держать пацаненка на руках, чтобы не свалился. Тихонько намурлыкивать под нос старую колыбельную, когда он засыпал, и терпеливо ждать, когда в нем проснется прежнее буйное нутро. Однако, к собственному удивлению, ожидаемого всплеска эмоций я так и не дождалась: в последнее время Лука был подозрительно тих и послушен. Каким-то поразительно спокойным и по-взрослому рассудительным. Необъяснимо покладистым и совсем не шебутным, абсолютно не похожим на того постреленка, каким мне показался поначалу. Он только старался не отпускать меня из виду ни на минуту, словно боялся, что я куда-то исчезну, а если мне доводилось неловко пошевелиться, немедленно открывал глаза и настороженно косился. В общем, был ненормально смирным и молчаливым. За исключением, может быть, того утра, когда эльфы привели меня прямиком к каравану.
Кстати об эльфах: ушастые, к моему нескрываемому удовольствию, держались от нас с мальчиком подальше. Большую часть дня стойко проболтались в самом конце обоза, добросовестно глотали пыль и не нарушали тишину своими мелодичными голосами. На коротком дневном привале почти сразу исчезли в лесу, настреляли каких-то тощих куропаток и снова беззвучно растворились в зеленых зарослях. Потом упорно пылились где-то на границе моего поля зрения, на удивление ни разу не попытавшись завести старую песню. Будто опасались, что вездесущий Ширра, от одного вида которого они откровенно цепенели, вспомнит о своей угрозе и закончит их моральные терзания самым решительным способом.
Но и это еще не все: едва пытка немилосердной тряской для меня закончилась, а Брегол распорядился вставать на ночлег, им пришлось испытать новый шок, по силе сравнимый, пожалуй, лишь с моментом первого появления Ширры. Я сперва подумала, они вообще в обморок упадут, завидев, как мой мохнатый зверь вернулся к ужину и небрежно бросил у костра тушу молодого оленя. Мне даже показалось, Беллри жалобно застонал, не в силах уложить в своей ушастой голове этот простенький и незатейливый факт. А когда Зита с гордостью сообщила, что великий повелитель гор делает это по моей просьбе (причем, давно и почти охотно), несчастный эльф вовсе спал с лица и до глубокой ночи пребывал в глубоком шоке.
Я даже забеспокоилась, как бы не помер от перенапряжения, но потом выбросила эти мелочи из головы и обратила внимание на более насущные дела. Например, на то, как мне уберечь свой кусок жареного мяса от жадных глаз этого самого «повелителя», который в последние дни завел скверную привычку: едва я отвернусь, слямзивать самый вкусный кусочек прямо у меня из-под носа, а потом с невинным видом строить глазки и искренне недоумевать, а чего это я, собственно, возмущаюсь.