Державин спустился с насыпи и увидел того младшего лейтенанта с русым чубчиком, который собирался форсировать Амур. Он стоял под откосом и побрасывал камешки, стараясь попасть в низенький пенек. При каждом броске вихорок опадал вниз, а он откидывал его, резко встряхивая головой.
— Значит, форсировать едем? — спросил генерал все с той же шутливой строгостью.
— Так точно, — просиял младший лейтенант, кинув руки по швам.
— А где дружков порастерял?
— Завернули ко дворам, на побывку. Последнего в Заларях высадил.
— А вы что ж не ко двору?
— Некуда заворачивать... — Младший лейтенант будто шутя передернул плечами.
— Понятно. Война порушила гнездо? Что же, она, брат, никого не милует — ни лейтенанта, ни генерала. Всех крушит, стерва.
Они пошли вдоль насыпи, остановились у муравьиной кочки, обложенной вокруг медно-желтой хвоей. Из-за леса показалось оранжевое солнце, и стали оранжевыми голые стволы высоких сосен, пожелтели макушки пней.
— Откуда родом? — спросил генерал.
— Брянский, из Кленов.
— О, земляк! Зовут-то как?
— Иволгин Сергей. Сережкой звали в деревне. А вот теперь...
— Сережкой?
Вот ведь как бывает! И с Брянщины, и Сережкой зовут. Таким был бы и его Сережка. Мог бы и лейтенантом стать.
Пока стоял поезд, Державин успел расспросить своего попутчика, из какого он училища, где потерял родных. Узнал, что отец его был деревенским кузнецом, потом кавалеристом. В молодости воевал в забайкальских краях — гонялся за бароном Унгерном, имел за храбрость именную шашку. После войны часто вспоминал своего командира Сергея Лазо и даже сына назвал в его честь Сергеем. С войны отец вернулся с изувеченной рукой и в кузнице не работал. В праздники учил Сережку рубить шашкой лозу — мечтал увидеть сына военным. Именную шашку намеревался передать ему в торжественной обстановке — на колхозном собрании с наказом, чтоб рубил ею беспощадно мировую контру.
Но так не получилось: шашка отцу пригодилась самому. Когда началась война, председатель кленовского колхоза Матвей Иволгин собрал конный партизанский отряд и увел его в Брянские леса. Там и сложил свою голову.
Державин позвал Иволгина к себе выпить чайку. К этому времени в купе уже все бодрствовали: тетка Настасья штопала заплатанное Гришкино пальтишко; дед Ферапонт, одетый в неизменный ватник, молча глядел в окно; Гришка лежал на средней полке, побалтывал голыми ногами.
— Ну, вставай, разбойник, вставай! — кивнул ему генерал. — Я вот гостя к тебе привел — дядю Сережу.
— Сережу? — вскочил Гришка. — Нашего Сережу?
— Вот заладила сорока Якова — нашего да не нашего, — проворчал генерал, пожалев, что назвал лейтенанта по имени. — Конечно, нашего. Земляк он наш, жил в Кленах, возле Бобровки.