Танки, ни минуты не задерживаясь, рванулись к затаившемуся где-то поблизости аэродрому.
Иволгин и Хлобыстов напряженно глядели вперед, хотя ничего не было видно. На взлобке тридцатьчетверку подбросило вверх, толкнуло в сторону. У поворота — сбитый указатель, залитый водой кювет, правее — заросший травой откос.
За поворотом — твердая дорога.
— Скоро должен быть... — прошептал Иволгин.
Они спешили — хотели опередить отходивших от реки японцев.
Уже светало. Осталась позади задымленная Гольюр-хэ, вязкая заводь. За кукурузным полем показался темный силуэт длинного здания.
— Рискнем? — спросил Андрей. И услышал в ответ:
— Давай!
У въезда на аэродром поднимался бугор, заросший травой. «Не иначе, дзот», — подумал Иволгин и плотнее прижался к броне. Он не ошибся — из окутанной травой амбразуры нехотя стукнул пулемет.
Тридцатьчетверка с ходу дала два выстрела по дзоту и устремилась вперед — на взметнувшийся купол дыма и пыли. Прорвавшись сквозь темную завесу едкой гари, она протаранила ворота и подкатила к невысокому зданию аэродрома. Захлопали одиночные выстрелы. Десантники залегли за танками. Зазвенели стекла — в окна полетели гранаты.
Аэродром удалось взять без большого труда, поскольку главные силы охраны были брошены к мосту. Хлобыстов загнал танк в кустарник и доложил по радио командиру бригады о выполнении задачи.
С нетерпением ждали утра.
От реки, от моста то и дело отходили японцы — в одиночку и небольшими отрядами — и пытались отбить аэродром. Но танкисты и десантники держали его крепко, знали: аэродром сдавать нельзя — сюда должны прибыть самолеты с горючим. Без горючего бригада мертва.
На восходе солнца на аэродром двинулся отряд маньчжурской конницы — сабель пятьдесят, не больше. Кони были мокрые, всадники в длинных черных одеждах.
Прогремели пушечные выстрелы. Отряд, рассеченный взрывами, развалился на две почти равные половины, конники повернули назад. И только один всадник, в желто-зеленом френче, летел с поднятой саблей прямо на танк.
— Банзай! Банзай! — хрипло горланил он.
— Вот псих — на танки с саблей! — сказал Юртайкин.
Изумленные безрассудной смелостью кавалериста, десантники оторопели и даже перестали стрелять.
Всадник подскочил к танку, осадил коня и ударил мечом по башне. Клинок, блеснув лезвием, переломился, а всадник, потеряв равновесие, рухнул на землю и начал вгорячах тупым обломком меча тыкать себя в живот.
Это был молоденький японский поручик-артиллерист, чем-то похожий на майора Мамуру.
— Режь, не жалей! Солдат-то учишь вспарывать животы, а сам не можешь! Аль боишься? — съязвил Посохин.