— Мне непонятно, почему наши союзники вступились за пьяного графа? — спросил Жилин.
— А кто их знает? Приехал ко мне — причем приехал демонстративно на рикше — этот сухопарый английский вице-маршал Малтби и начал упрекать меня за то, что мы-де не по-джентльменски обошлись со своим соотечественником — человеком голубой графской крови. Причем разговаривал таким тоном, как будто не мы его освободили из плена, а он нас осчастливил.
— Ему-то какое дело до графа?
— Ну, породнились, дескать, за колючей проволокой. Только мне кажется породнились они раньше. По-моему, этот граф не кто иной, как английский шпион, только работает под русского графа. Не зря же японцы препроводили его в ихний лагерь.
Державин коснулся отношений с союзной администрацией лагеря, пожалел, что сместили генерала Паркера, с которым они хорошо подружились. Паркер дорожил этой дружбой и, может быть, за это не понравился своему начальству. Сразу же после освобождения концлагеря он представил всех, десантников к наградам, к тому же заготовил пространное благодарственное письмо нашему Верховному Главнокомандованию. Для согласования послал его по инстанции Макартуру. А тот ему вежливо ответил: «Ты хороший боевой генерал, но плохой политик». И прислал в Мукден нового начальника лагеря — полковника Питчера. С Питчером ладить труднее, потому что он находится под сильным влиянием английского вице-маршала.
— И все-таки жить с ними надо в согласии, — посоветовал Державин. — Недруги с нетерпением ждут ссоры между нами.
Во время разговора в кабинет вошел Русанов и торопливо направился к Державину. В руках у него был квадратный листок рисовой бумаги, испещренный иероглифами.
— Могу поздравить вас еще с одной новостью, — сказал он на ходу. — На заборах появилась еще одна фальшивка — приказ советского коменданта о закрытии в Мукдене всех публичных домов. Полюбуйтесь!
Державин брезгливо осмотрел сорванный с забора листок, покачал головой.
— Вот тебе и «вансуй». Выходит, не все здесь желают нам десять тысяч лет жизни. Некоторые не чают, как нас отсюда выкурить. К власти, что ли, рвутся?
— По-моему, это у них от темноты происходит, — заметил Жилин. — Не все, видно, понимают нас как следует. Тут я повстречал на днях одного ихнего переводчика. Поговорили с ним о том, о сем, потом спрашиваю его запросто, будет ли сегодня дождь? Смотрю, он покраснел весь, съежился — обиделся, значит. За что? Оказывается, по здешним понятиям, знать, будет ли дождь, может только черепаха. Получается — я назвал его черепахой!
— Страна отсталая, униженная, разобщенная междоусобицами, — пояснил Русанов.